Сломанная защита (CИ)

Вечная Ольга

— Вот я и говорю, не поступало ли требований? Пахнет шантажом.

— Пока нет, — снова проверяю мобильный — ничего. Спрашиваю кивком Аленку — вдруг что приходило на корпоративную почту? Вряд ли, конечно, но мало ли. Она растерянно пожимает плечами.

— В спаме тоже пусто, я всегда проверяю, — опускает уголки губ.

— Твари, — Глеб немного успокаивается. — Как меня это бесит, кто бы знал! Бить по ребенку! Да как такое в голову вообще могло прийти? Адвокат с блестящей репутацией связывается со школьницей! Это настолько абсурдно, что меня трясет. Я ему физиономию разукрашу, клянусь.

Зря нас разняли тем летом!

— Это война, — качаю головой, снова и снова пересматривая запись, — теперь мы уничтожим Панкова и всю его шарашку. Я это так не оставлю, есть же негласное правило — не впутывать личное. Они ударили по Тоньке, такое не прощается.

Казаков наклоняется через стол, мы еще раз смотрим видео.

— Такая большая уже, — говорит значительно спокойнее. — Хорошенькой выросла.

— Ага. Так на папашку похожа, — приподнимаю брови, — копия.

— Он объявился?

— Не, я ж фотки видел. Но бывает, так посмотрит, меня аж прошибает. Ее взглядом.

— Маленькая дуреха. Некоторые ошибки могут стоить слишком многого. Ей бы пора это понимать, если она хочет к нам на работу в будущем.

— Я с ней поговорил уже. Она… ей сложно сейчас, возраст, сам понимаешь. А дома одна бабушка, которая давит нотациями. Я все обдумаю и найду выход, чтобы уберечь и ее, и нас.

Телефон Казакова вибрирует, он его забирает из моих рук, смотрит сообщения.

— Андрей, думай скорее. Кажется, они готовят что-то помасштабнее хайпа в соцсетях, — с этими словами он показывает мне новые фотки. И вот сейчас мне действительно становится нехорошо, я поднимаюсь с места, увеличиваю пальцами кадр за кадром, едва отдавая себе отчет в том, что Глеб за мной внимательно наблюдает.

Не уверен на сто процентов, но кажется, на фотографиях кабинет этой мрази Панкова. За столом сидят трое: он — собственной персоной, идиотка Оксана, которая упорно нарывается, и… Лидия. Я моргаю, пытаясь прогнать мираж. Фотки с разных ракурсов, сделаны через стеклянные стены. Эти трое даже не потрудились опустить жалюзи — видимо, осознанная открытая провокация.

— Кто эта рыжая? Ты ее знаешь? Лицо знакомое.

— Мое последнее закрытое дело. Бывшая жена Голубева. Ну, кого я в нокаут отправил.

— А что у нее есть на тебя?

Я приближаю ее лицо, смотрю на глаза. В носу начинает щипать, секундная слабость родом из детства, когда забрали игрушку, которая в тот момент казалась смыслом жизни. Только Лидия не игрушка. Она просто смысл. Стала смыслом с недавнего времени.

— Андрей, — говорит Казаков резко. — Что у этой рыжей есть на тебя?

— Возможно, шантажа не будет, — предполагаю я. — Они готовят и запись, и свидетеля для атаки, — произношу бесцветным голосом.

— Эй, — он хмурится. — Ты ведь не ее возил ко мне на дачу? Ты ведь знаешь, это место только для своих.

— Она своя.

— Блть, я вижу. Шлюха панковская! Я говорил, никаких шкур на моих кроватях.

Я поднимаюсь резко:

— Ты рот закрой, пока я тебе его сам не закрыл.

Мы смотрим друг на друга, между нами меньше метра. Казаков покраснел от бешенства, желваки ходят по лицу, я осаживаю его взглядом. Да, мы на равных, но это не значит, что

нас обоих это устраивает. Несмотря на дружбу, каждый хочет быть первым.

— Мальчики, брейк! — к нам опасливо подходит Аленка. Я совсем забыл о ней, а она, оказывается, все это время перебирала документы у дальнего стола, а сейчас подбежала. Глаза выпучила. — Они этого и добиваются — поссорить нас!

— Я побеседую с этой девицей, — говорит Глеб намного громче, чем обычно.

— Даже думать об этом забудь, — отвечаю бескомпромиссно.

— А кто, ты поговоришь? Ты, кажется, нихрена не соображаешь, когда дело касается ее.

— Случившемуся найдется объяснение, — отрезаю еще жестче.

— Интересно послушать. Ты понимаешь, как можно раздуть эту информацию? Я уже вижу заголовки в прессе: Андрей Осадчий трахает ответчиц своих клиентов и несовершеннолетних школьниц! Тебе баб в окружении не хватает или что?! Комиссии придется отреагировать, ты, мать твою, вообще страх потерял?! Да что с тобой не так?!

— Глеб, остынь. Я обещаю, что найду решение.

— Уж постарайся, — он бросает на меня взгляд исподлобья, после чего уходит, хлопнув дверью. Следом за ним из кабинета выскальзывает Аленка, оставляя меня одного.

Я подхожу к окну и думаю, с чего начать. Неприятный скрип привлекает внимание, и я осознаю, что от злости так сильно сжимаю зубы, что рискую повредить эмаль. Шумно выдыхаю. Значит, предстоит война.

У меня есть два слабых места. Всего лишь два. Две женщины, которые значат так много. И мне приятно думать, что все, что я делаю, — я делаю для них. Уже целый месяц я так думаю. Внезапно январь больше не кажется таким уж тяжким, напротив, он был полон предвкушения.

Мои враги точечно ударили именно по Лидии и Тоне. Что ж, я дам сдачи.

Мешкать больше нельзя, я набираю номер одного своего знакомого:

— Привет. Ты говорил, у тебя что-то есть на Панкова? Я готов послушать, если это что-то действительно имеет ценность. Буду должен, разумеется.

Глава 36

Остаток дня и весь вечер параллельно текущим делам я жду каких-либо действий со стороны Лидии. Теоретически она может не знать, что мы с Панковым — враги. Мне бы хотелось получить от нее сообщение, увидеть входящий вызов. В идеале, конечно, чтобы она приехала. Можно было бы и самому нагрянуть, но я освобождаюсь в районе одиннадцати и добираюсь до дома голодным и в отвратительном настроении. Ночью, перед сном, пишу ей:

«Как дела?»

«Соскучился, Андрей?»

«А как же. А ты?»

«Считаю часы до нашей встречи».

Привычный игривый тон. Следующим утром я не выдерживаю и еду прямиком в «Рувипшоп». Я думал, моя бессонница подходит к концу. Как бы не так! Самое интересное только начинается — всю ночь подрывался, проверял, не слили ли ролик в сеть.

Лучше бы слили, чтобы я успокоился и спокойно начал обороняться. Промедление, заминки, какие-то проволочки. Никакой ясности.

Но я не собираюсь спускать собак на Яблочки, конечно, мне бы хотелось, чтобы она сама рассказала мне о встрече с Панковым. Ну ладно, растерялась. У гада язык хорошо подвешен, мог наговорить ей кучу складной ереси.