Сломанные вещи. Часть 4 из 4

Орлова Марина

А вот моё сердце, наоборот, начинает колотиться в два раза быстрее. Боги милостивые, хоть бы всё прошло нормально. Пожалуйста.

Дождавшись кивка Каракурта, поспешно выскакиваю наружу. Мороз щиплет голую кожу, холодит тонкую одежду, но ничего, я справлюсь. Зато воздух настолько насыщенный, что от пары вдохов голова кружится с непривычки. Такое ощущение, что это коктейль

из чистого кислорода и смолянистого аромата сосен вокруг, и шишек, и хвои, и свежести инея, и чего-то ещё восхитительно-лесного. Вот бы Син сейчас был здесь, я бы сказала ему, насколько захвачена этой красотой, и он бы наверняка понял… Ничего, эти люди выглядят уверенно. Они точно знают, что делать. Разберутся в ситуации, и всё будет хорошо. Вскоре Син действительно окажется здесь, рядом со мной, а затем мы вернёмся домой.

Наблюдая, как наёмники достают сумки из багажника – это забавно, но по расцветке сразу ясно, где чья, – спохватываюсь, что нужно успеть покурить, хоть немного успокоиться. А можно? Вдруг нельзя? Пока не запретили, я отступаю на пару шагов, нащупывая в заднем кармане мятую пачку, отворачиваюсь к деревьям и щёлкаю зажигалкой, которая, как назло, опять барахлит. Давай же!

В спину раздаётся насмешливый голос Шмеля:

– Ох ты ж, она ещё и смолит. Ну чисто взрослая, а? – он говорит на пониженной громкости.

Оборачиваюсь. Шмель, у ног которого стоит увесистый рюкзак зелёно-камуфляжной расцветки, достаёт из нагрудного кармана жевательную резинку и отправляет в рот две пластинки. Подмигивает.

– Бросаю. Врач сказал. Хотя иногда, кажется, помер бы за добрую затяжку.

Виновато кошусь на свою сигарету, но Шмель уже отвернулся к Каракурту:

– Что, распечатаешь целочку наконец? Уже, небось, яйца набухли?

Почему-то вдруг кажется, что он говорит про меня – кто тут ещё может быть «целочкой»?! Тревожно оглядываю их, пытаясь понять смысл этой фразы. Каракурт похабно ухмыляется, закидывая на плечо длинную сумку. Замечает мой взгляд.

– Напугаешь нам девушку, сбежит ещё, – отвечает тоже тихо.

Кивает на меня Шмелю, и тот, тоже оценив мой настороженный вид, приглушённо

гогочет. Замечаю, что у него не хватает верхнего клыка. Не в этом ли причина шепелявого произношения?

Решив, что они всё же о чём-то своём, отвожу взгляд. Главное, чтобы делали что нужно, а шутят пусть как угодно.

А где Паук? А, вон, отошёл от машины. Что он там делает? Расстелил на земле ткань, опустился на колени и достаёт из большой чёрной сумкой… пистолеты? Нет, то есть я вижу, что это именно пистолеты, но зачем столько? Вытянув шею, стараюсь разглядеть получше. Три пары, ровно разложены у его колен. По краям – два ножа. Также и ещё какие-то тёмные предметы, но отсюда я не могу понять, что это.

Попутно мой взгляд цепляется за Шмеля, который тоже достаёт из рюкзака пистолет, убирает под расстёгнутую куртку. Достаёт следующий. Ещё один. До меня вдруг доходит, что он левша, и все три кобуры расположены справа. Застёгивает куртку. На фоне раскидистого тёмно-зелёного можжевельника его коренастая фигура в сочетании с рюкзаком напоминает мне о виденной у отца фотографии, на которой члены комитета судопроизводства сняты на охоте.

Над ухом раздаётся голос Каракурта:

– Сигарету бросила. Руки просовывай. – Он протягивает мне что-то вроде чёрной кофты с длинными рукавами, материал жёсткий и отливает металлом. – Да не так, боком! Это бронежилет, а не смирительная рубашка.

Ойкнув, разворачиваюсь по-другому, нащупываю рукава – обжигающе-холодные, от чего непроизвольно сжимаю пальцы и задерживаю дыхание, – а сама жадно слежу, что делает Паук.

Потому что он делает что-то странное. Снял куртку, отложил в сторону, на сумку. Оставшись в чёрной футболке и обычном бронежилете без рукавов, неторопливо берёт пары пистолетов и, чуть задержав в руках, симметрично распределяет по ремням разгрузки. Получается по три с каждой стороны – по бокам, на пояснице и на бёдрах. Зачем ему столько? Чтобы не перезаряжать? Рассчитывает, что внутри придётся много стрелять? Эта мысль тревожит. Или они просто для разных целей?

Конец ознакомительного фрагмента.