Сломанный мир
Шрифт:
Они вышли из пещеры все вместе. Мертвец вел упирающуюся Оэлун, Гэрэл тащил Рыжую. Рыжей огонь не причинил вреда, хотя вся ее одежда сгорела, а тело покрыла черная копоть. Впрочем, даже без ожогов ее тело уже давно превратилось в сплошную рану, и Гэрэл чувствовал, что даже сквозь плащ, в который он завернул ее, каждое его прикосновение причиняет ей боль.
Мертвец подтащил Оэлун-хатун к краю скальной площадки у входа в пещеру. Площадка хорошо просматривалась снизу. Гэрэл протрубил в рог, и когда сражающиеся подняли взгляды и кочевники увидели свою ханшу плененной,
Когда они освободили и вытащили из пещеры Оборотня, он умер. Перед этим в последний раз пришел в сознание, открыл глаза, увидел над собой вместо закопченного потолка пещеры небо.
— Солнце, — сказал он. — Солнце... — и заплакал.
И его глаза снова закрылись — теперь уже навсегда, хотя слезы все еще текли по щекам. Последняя судорога изменений пробежала по его лицу, и оно застыло — одна бровь осталась густой, вторая стала тонкой и светлой, в волосах смешались черные, рыжие, золотистые клочья...
Рыжая лежала неподалеку, тоже подставив лицо солнечным лучам, и вроде как пока не собиралась умирать.
Солдаты подвели к нему нескольких знатно одетых молодых кочевников со связанными за спиной руками: сыновья Оэлун, которые должны были унаследовать после нее власть в улусе. Их мать сидела неподалеку, тоже связанная, следя за ним черными от ненависти глазами.
— Вы знаете, кто я такой? — спросил Гэрэл.
— Вся земля Солнечной Птицы знает, кто ты такой, убийца, — выплюнул один из юношей. На вид ему было двадцать с небольшим; Гэрэл помнил первенца Оэлун крошечным краснолицым комочком - он появился на свет незадолго до того, как семилетнего Гэрэла и его мать продали в Чхонджу, и все же память сохранила имя мальчика: Цагаан-тайджи). — Посмотрите! — это уже не Гэрэлу, а обступившим их солдатам. — Кому вы служите — этому уроду?! Да он же даже не человек!
— Тех несчастных в пещере вы тоже истязали потому, что не считали людьми? — спросил Гэрэл.
— Мы делали это, чтобы стать сильнее. Чтобы иметь возможность защитить нашу землю от тебя и от таких, как ты. Это ты в ответе за их смерть!
Всех их коснулась тень безумия Оэлун, все они были причастны к пыткам Чужих. Все племя. Чертовы нелюди... Застарелая ненависть к кочевникам поднималась в нем темной волной. Перед глазами у него все еще стояли бурые пятна на стенах пещеры и лицо Оборотня, когда его вынесли на свет.
— А что насчет их детей? — спросил он, стараясь говорить спокойно.
У Цагаан-тайджи и тут был наготове ответ:
— Этих мы убивали, чтобы они не стали такими, как ты.
Один из его братьев, заметив изменившееся лицо Гэрэла, с отчаянной храбростью юности добавил:
— Каково знать, что все твои сородичи передохли в муках?
Какое, оказывается, острое, почти болезненное наслаждение может принести ощущение чужого горла под пальцами... Мальчишка захрипел, от него плеснуло волной животного страха.
— Пощади! Я ведь тоже ребенок Чужого… Мой отец - мудрый Наран! Мы с тобой одной крови!
— Выходит, тех
Юный кочевник молчал. Может быть, просто не мог ничего сказать из-за впившихся в горло пальцев. Его била дрожь. Впрочем, Гэрэл и так знал, что он сейчас неприятен на вид: волчий взгляд, кривая усмешка-оскал.
— И каково же было подвешивать к крюку свою род... — начал он и осекся, встретившись взглядом с Юкинари. Мертвец сидел неподалеку от связанной Оэлун, смотрел как всегда безразлично, но в памяти Гэрэла вдруг всплыло: «Я восхищаюсь вами, потому что вы никогда не были по-настоящему жестоки — не более, чем требовала необходимость...».
Непрошеное, совершенно не нужное сейчас воспоминание — так некстати... «Зачем ты это сказал, Юкинари? Ну какого чёрта? Это ведь неправда — и никогда не было правдой…».
И всё-таки — убрал руку и даже подавил желание брезгливо вытереть ее о штаны. Почти спокойно спросил:
— Какие еще племена в союзе с Оэлун?
Мальчишка согнулся в кашле. Вместо него ответил старший, Цагаан:
— Улус Тумур-хана и род Цэлмэг-хатун... Все они пойдут под твою руку, если ты будешь милостив. Господин, пощади моего брата, он сказал, не подумав. Ему нет и пятнадцати...
«Дочери Рыжей не было и десяти», — подумал Гэрэл. Попытка надавить на жалость вызвала у него еще одну вспышку отвращения. Нападая на приграничные города, кочевники никогда не щадили ни детей, ни женщин.
Старший сын Оэлун ждал его ответа и смотрел с надеждой.
Гэрэл снова покосился на мертвеца. Тот уже отвел взгляд от Гэрэла, но как будто замер, прислушиваясь. Словно ждал, что он скажет. Его лицо скрывала тень, и в какой-то миг Гэрэлу показалось, что это прежний, живой Юкинари следит за ним вполоборота и с тревогой хмурится: ну, что будешь делать? как поступишь?
«Тебе-то что? Разве тебя кто-то назначал моей совестью?», — с досадой подумал Гэрэл, но всё-таки сказал:
— Я не казню никого, кроме вашей матери, потому что она безумна. А вы поклянитесь, что не нарушите мир с Чхонджу и больше не тронете пальцем ни одного Чужого.
Мальчишка с облегчением выдохнул. Братья нестройным хором поклялись, что не нападут на Страну Тигра и не причинят вреда ни яогуай, ни их отпрыскам. Гэрэл не особенно поверил их клятвам.
«Глупо. Как же глупо. Зачем я это сказал? Эти дикари не прощают слабости. Из волчат вырастут волки…».
Он снова бросил взгляд на Юкинари. Живой мертвец, почувствовав это, повернулся и посмотрел на Гэрэла долгим взглядом, но в его тёмных странных глазах не теплилось ни искры интереса.
Позднее, прислушавшись к себе, он понял, что южане действительно больше не вызывают в нем злобы. Искры ненависти, которые тлели в нем все эти годы, после пещеры Оэлун-хатун вспыхнули и выгорели дотла. Да — кочевники были дикарями. Они ничего не умели, кроме как убивать и грабить. Они причинили ему много зла. Они почти наверняка нарушат свои клятвы о мире. Но все это больше его не касалось.