Сломленные
Шрифт:
— Отвали, — огрызаюсь в ответ. — Я хоть что-то делаю.
— И всё по доброте душевной, да? Ты ведь всего-навсего слишком волнуешься о других людях, верно? — он чуть наклоняется вперёд, в его глазах таится понимание, и я ненавижу то, что он, кажется, видит меня насквозь.
— Да, волнуюсь.
— Обо мне? — он одаривает меня каким-то слабым подобием улыбки, и я мысленно задаюсь вопросом, как, чёрт возьми, этот дружеский, легкомысленный разговор с такой скоростью зашёл так далеко.
— О людях, — скриплю я.
— Ну, конечно, — отзывается
Откуда он знает, что исправившаяся?
— Мы говорим не обо мне.
— А может, я хочу поговорить о тебе, — говорит он.
— Ладно, когда Я стану такой ненормальной и психически нестабильной, что мой отец начнёт платить тебе за то, что ты проводишь со мной время, мы поговорим обо мне!
Его тело едва уловимо дёргается назад, и я закрываю рот. Мои слова не могут его ранить. Я точно это знаю. Ему наплевать на меня, и терпит он меня только по тем причинам, которые мне ещё предстоит выяснить.
Так, что за вспышку, вдруг рассёкшую его лицо, я только что увидела? Ведь она до ужасного сильно напоминала боль.
— Прости, — бормочу я. Мне нечасто приходится терять самообладание, поэтому жар на щеках мне столь же незнаком, сколь и неприятен.
— Не стоит, — произносит он, вновь открывая книгу. — Ты правильно заметила. Мой отец платит тебе за то, чтобы ты проводила со мной время, и мне придётся мириться с этим ровно столько, сколько я захочу оставаться под папочкиной крышей. Но это не значит, что я должен тебя развлекать, поэтому, если ты не возражаешь…
Настал мой черёд наклониться, и я не очень-то нежно пинаю его, хотя и стараюсь вести себя осторожно, ударяя по его здоровой ноге.
— Я оставлю тебя и дальше угрюмо читать, но ни на секунду не допускай мысли, будто я не знаю, что прихожусь единственной сиделкой, умудрившейся зависнуть здесь. По какой-то непонятной причине, ты позволяешь мне остаться. И ты даже почти всегда приятен, хотя что-то подсказывает мне, что это дрянная фальшивка. Так что, если вдруг решишь всё прояснить, я буду только счастлива любой малейшей подсказке о том, что за чертовщина здесь творится. Что ещё за псевдо-дружелюбное поведение? Почему я, а не кто-то другой?
Пол не смог бы выглядеть ещё более скучающим, даже если бы зевнул, но, к моему величайшему удивлению, он поднимает взгляд от книги, когда я заканчиваю свою гневную тираду.
— Хочешь знать, почему ты здесь, тогда как все остальные разбежались?
— Скорее, почему ты решил быть со мною вежливым? Что-то подсказывает мне, что злобный монстр, которого я встретила в первый день, и есть настоящий ты.
— Отчасти, это правда, — произносит он голосом, полным лёгкого дружелюбия. — С чего вдруг я держу тебя рядом с собой? — его глаза путешествуют по моему телу, но вовсе не льстиво… А оскорбительно, унижающе.
Но моё тело всё равно реагирует.
— Единственная причина, по которой ты всё ещё здесь, заключается
На каком-то подсознательном уровне я понимаю, что мне стоило бы оскорбиться, но почти до боли очевидно, что именно нанести обиду он и хотел. Потому и очень легко игнорировать его подлость, расценённую мной, как жалкую попытку самообороны.
Я откидываюсь в кресле и открываю собственную книгу.
— Не-а, ты держишь меня здесь не поэтому, — размышляю я, будто бы разговаривая сама с собой. — Но, к сведению, я реально хороший повар. Вот увидишь.
На лице Пола отражается недоверие моему отказу расстраиваться, но почти сразу же он восстанавливает своё обычное равнодушное выражение.
— Ты сплошной кладезь навыков.
— Да, и ты начинаешь переживать, что я могу тебе понравиться, — уверенно говорю я. — А учитывая, что я к тому же ещё и вызываю у тебя эрекцию, вся эта хрень станет по– настоя-я-я-я-ящему непростой в ближайшие несколько месяцев.
Тихий смех Пола в ответ — лучшее, что я слышала за последние несколько недель.
Глава шестнадцатая
Пол
Сегодня один из тех самых дней. Нехороших.
Бесконечные ночные кошмары, нулевой сон и невыносимая боль в ноге.
Я избегаю Оливию, как чуму. Убеждаю себя, что всё дело в моём нежелании её присутствия. Но, если начистоту, мне кажется, я избегаю её потому, что у неё есть раздражающая привычка поднимать моё дурное настроение. И это адски пугает меня.
Совсем скоро наступит рассвет, и мы, как обычно, встретимся для нашей ежедневной прогулки. Но сегодня я отпущу её одну. Это один из тех дней, когда мне кажется, что я недостоин жить, а тем более наслаждаться жизнью рядом с прекрасной девушкой. Не тогда, когда мои друзья мертвы. Не тогда, когда Аманда Скиннер проводит каждую ночь, засыпая в кресле больничной палаты, в то время как её дочь, увешанная трубками, лежит на больничной койке.
Из окна кабинета я наблюдаю за тем, как Оливия озирается по сторонам в поисках меня. Я жду, когда она начнёт свою пробежку, но она этого не делает. Просто стоит на месте, дожидаясь меня, и чёрт меня раздери, если я совсем чуть-чуть не мучаюсь от желания пойти туда к ней. Мне хочется позволить ей задобрить меня или, как она делала в последнее время, дать ей бросить мне вызов ступить пару шагов без трости.
Вместо этого, отвернувшись, я слепо перелистываю книгу, пока не поднимаю глаза и не вижу, что она ушла.