Сломленные
Шрифт:
У неё слегка отвисает челюсть, что служит доказательством того, что она определённо не знала об ультиматуме моего отца.
— Да, — произношу я, ощущая маленькую победу от боли на её лице. — Уютные вечера у камина? Все те пыточные паршивые ужины, за которыми я выслушивал от тебя о твоём детстве? Во время всего этого я держал своё терпение под контролем, чтобы ты наверняка застряла здесь на достаточно долгое время, дабы обеспечить меня наследством.
У неё сжимаются губы.
— Хватит.
Но я не останавливаюсь. Я
— Ах, а что с тем последним поцелуем? И тем у камина? И каждом другом разе, когда я терпел твои утомительные девчачьи прикосновения?
Она отворачивает голову, но я подставляю кончик пальца к её подбородку, принуждая вернуть взгляд.
— Всё это не для нас. Мне нужно было убедиться, что ты хочешь удержать моего отца и не дать ему избавиться от меня.
Её глаза становятся тёмными и яростными, встречаясь с моими, и на сей раз настаёт её черёд дать отпор.
— Бедный, бедный Пол! Хочешь сказать, твой отец в самом деле думает, что ты перестанешь быть угрюмым трусом и станешь полноценным членом общества? Я и подумать не могла, что над тобой так измывались!
Я чувствую, как ярость волнами накатывает на меня. Она ничего не знает. Понятия не имеет о лейкемии Лили или о том, что знаю только я: смерть Алекса не была милосердно быстрой, а единственная возможность Аманды оплачивать счета и лечение Лили появилась у неё, потому что я продался и взял деньги отца.
— Убирайся, — рычу я.
Она награждает меня снисходительным взглядом.
— Уверен, что хочешь этого? Ещё и двух месяцев не прошло. Если ты сейчас меня выгонишь, тебе, как и всем нам, придётся зарабатывать на жизнь самостоятельно.
Я разражаюсь смехом.
— Как и всем нам? Какое же имущество купила на свои деньги ты? Хм-м? Разве всё куплено не папочкой? Мы оба знаем, что это символическая работа. Не знаю, как много мой отец тебе платит, но я в курсе, что ты делаешь это не ради денег. Держу пари, ты не положила на свой счёт ни одной зарплаты.
В её глазах вспыхивает вина, и я не знаю, чувствую я облегчение от её бескорыстия или ярость, потому что это означает наличие какой-то другой гнусной причины, которую я не могу себе даже представить.
Мы стоим так несколько мгновений, впиваясь друг в друга взглядом. Две изуродованные, испорченные катастрофы.
— Я соберу вещи, — наконец, произносит она, начиная обходить меня.
Я хватаю её за локоть, когда она ровняется со мной. Мы слегка поворачиваем друг к другу головы, каждый тяжело дышит, не сталкиваясь глазами с другим.
— Останься, — грубовато говорю я. — Мы так долго использовали друг друга. Можно уже и довести дело до конца.
— Я не собираюсь торчать здесь из-за твоего желания
— Отлично. Тогда торчи здесь по другой эгоистичной причине, ради которой ты приехала сюда. Доведи дело до конца. Закончи использовать меня, как я тебя. После мы разойдемся без потерь.
Взгляд зелёных глаз встречается с моим, и я отчётливо вижу написанное в нём. Бред сивой кобылы.
Она права. Уже слишком поздно для того, чтобы кто-либо из нас ушёл без потерь, но мне плевать.
Если моя первоначальная задача заключалась в том, чтобы Оливия Миддлтон увязла здесь, то моя новая цель гораздо мрачнее.
Я собираюсь сломать её, как она сломала меня.
Глава двадцать пятая
Оливия
Ладно, скажу прямо: Пол перестарался.
Да, я немного перешла черту, прогуглив его. Жалею ли я? Определённо.
Но он ведёт себя так, будто я посреди ночи рылась в его шкафах. Мы же говорим не о дневнике Пола. Как будто он вообще стал бы его вести. (Хотя следовало бы. Возможно, в таком случае он проработал бы некоторые свои проблемы и не вёл бы себя постоянно так, словно у него из задницы торчит питонья трость).
А те статьи, что я читала? Это же публичная информация. Не сказать, что мне вообще пришлось копаться — хватило двадцати секунд в Гугле. Бесит то, что если бы у меня были мозги, то я бы поискала всё это до того, как приехала в Мэн, до того, как согласилась на работу.
Возможно, будь у меня мозги, я бы узнала, что Пол Лэнгдон тревожно близок ко мне по возрасту. Я бы нашла портрет из выпускного класса его школьного ежегодника и поняла, каким мучительно красивым он был когда-то.
Разумеется, ничего из вышеперечисленного не подготовило бы меня к тому факту, что взрослый двадцатичетырёхлетний Пол привлекателен для меня даже больше. Никакое количество информации, взятое из новостных статей, не подготовило бы меня к моей же собственной яростной и машинальной реакции на него.
Но я бы знала, что его травмы были результатом не только ужасающего инцидента со взрывчаткой или злополучной засады. Если бы я занялась поисками, то знала бы, через что ему пришлось пройти на самом деле.
Через пытку.
Я хотела бы об этом знать.
Нет, хотела бы, чтобы он рассказал мне. И, конечно, я сама не дала ему шанса на это, так? Ладно, может, он и имеет право злиться на меня. Просто я не пойму, как мы перешли от обнимашек и совместного сна к желанию поубивать друг друга прямо на кухне из-за чего-то настолько незначительного, по большому счёту. Мы с этим справимся.