Слоник из яшмы. По замкнутому кругу
Шрифт:
— Точно пять минут, — сказал он, взглянув на часы. — Я вижу, что с вами можно иметь дело.
— В таком случае, еще одна просьба: нельзя ли побеседовать с врачом «неотложной помощи»? — обратился к нему Никитин.
— Сейчас мы это устроим, — ответил главврач и повел его по длинному коридору, затем по лестнице вниз.
Врача они застали в перевязочной.
— Прошу вас, Анатолий Дмитриевич, ответить товарищу на интересующие его вопросы, — сказал главврач и углубился в изучение лежащей на столе истории болезни.
— Когда вы вошли в кухню
— Корыто стояло на табурете возле раковины. Вода еще не успела остыть, я обратил внимание на пар, идущий от белья в корыте, и подумал, что мы действовали достаточно оперативно.
— Что было в корыте?
— Оцинкованная ребристая доска для стирки и несколько пар белья.
— Среди этого белья вы не заметили мужскую ковбойку, красную в черно-белую клетку?
— Нет, ковбойку я не заметил.
— Как реагировал Жарков, когда на его вопрос о состоянии здоровья жены вы ответили, что это припадок эпилепсии?
— Мне показалось, что Жарков сразу успокоился. Это удивило меня, так как эпилепсия — тяжелое заболевание, трудно поддающееся лечению.
— Большое спасибо, Анатолий Владимирович! Я надеюсь, вы понимаете, как важно, чтобы все это осталось между нами?
— Я понимаю.
Поблагодарив главврача, Никитин вышел из клиники и на машине поехал в партком. Кратко информировав Ведерникова, он попросил машину на всю ночь для поездки в Москву и, получив согласие, направился к заместителю директора завода по кадрам.
К счастью, Ратникова он застал на месте. Чтобы не насторожить работников отдела, пришлось потребовать в кабинет Ратникова личные дела всех без исключения работников электроцеха. Затем Никитин взял дело Жаркова и углубился в его изучение. Здесь были: анкета, заявление, автобиография, характеристика с завода «Динамо», выписки из приказов по прежнему месту работы, диплом об окончании подольского техникума в 1959 году и две фотокарточки Жаркова размером 9X12.
— Как вы думаете, Петр Григорьевич, за сколько времени можно на машине, — спросил Никитин, — добраться до Подольска?
— Думаю, часов за пять…
— Вы могли бы мне дать вашу машину до завтра?
— У. моей «Волги» ерундит зажигание, взяли бы вы машину у Ведерникова, а? — с надеждой спросил Ратников.
— У парторга я уже взял машину, мне нужна вторая. Даете вы мне машину или нет? — спросил Никитин.
— Когда она вам нужна?
— Дайте указание подать машину к городской гостинице в четыре часа утра.
— Хорошо, — не очень охотно согласился Ратников и добавил: — Сейчас распоряжусь, чтобы проверили зажигание.
— Фотографии Жаркова я возьму с собой, — предупредил Никитин.
Из отдела кадров майор поехал к полковнику Уманцеву и просил его установить наблюдение за Жарковым.
Позже в гостинице Никитин подробно посвятил Гаева во все события дня, предупредив, что в четыре часа утра ему надо будет выехать в Подольск.
— В учебных заведениях принято после получения
Из комнаты дежурного администратора гостиницы он связался по телефону с Забалуевой и договорился с ней о встрече. Машину Никитин отпустил, пришлось до завкома добираться пешком.
— У меня к вам два вопроса, — сказал он Пелагее Дмитриевне. — Помните девушку, окончившую физико-математическое отделение МГУ, с которой познакомился Жарков в парке?
— Как же, помню, — ответила Забалуева, машинально рисуя карандашом на листке чистой бумаги,
— На каком участке она работает?
— Она работает в мастерской главного конструктора ЦКБ, в отделе «ОС-4».
— В этом отделе разрабатывались рабочие чертежи «АЭП-7 — Аргус», не так ли?
— Этот отдел особо секретный, и что там делают, мне неизвестно. — Она нарисовала на бумаге человечка, это был беспомощный детский рисунок.
— Понятно. Скажите, Пелагея Дмитриевна, вы были на Дусиной свадьбе? — неожиданно спросил Никитин.
— Как же, была, — удивилась Забалуева и отложила карандаш.
— Помните, на свадьбе был представитель завода со стороны жениха, кажется, по фамилии Осокин?
— Помню…
— Вы не можете описать его внешность?
Забалуева подумала, взяла карандаш и, видимо вспоминая, как-никак это было три месяца назад, нарисовала кружок, две точки, запятую — рожицу кривую, потом написала: «Осокин», зачеркнула написанное, жирно заштриховала, положила карандаш и, как-то виновато улыбаясь, сказала:
— Что-то, знаете, не припомню… Он был такой незаметный, серый…
— Серый? — переспросил пораженный Никитин.
— Да, серый… И только через все лицо шрам, до подбородка…
ФАКТ И ГИПОТЕЗА
В двенадцать часов ночи Никитин выехал в Москву. До Тулы они добирались кратчайшим путем, кое-где по тряскому булыжному шоссе, а где и проселочной дорогой. Когда выбрались на автомагистраль Москва — Симферополь, машина ходко пошла на север. Встречный ветер насвистывал свою однообразную песню, мягко баюкали рессоры, и Никитин задремал. Сквозь сон он слышал: «Товарищ Никитин, проезжаем Серпухов!» Пробормотав что-то в ответ, он погрузился в глубокий сон без сновидений и очнулся только возле Даниловской площади. Шофер Москвы не знал, Никитин пересел на переднее сиденье и показывал дорогу на Садово-Каретную, где жил полковник Каширин.