Слоны и песок
Шрифт:
Царь посылает стражам страшные угрозы, если не отыщется виновный.
Страж приводит к царю Антигону.
Перед тем, как она пришла к телу мертвого брата, поднимается сильный ветер. Увидев преступницу, стражи бросаются к ней. Антигона не пытается скрыться, и сознается во всем.
Захватив Антигону, стражи сняли с себя вину.
Если есть отбивное мясо, то и наешь себе бычью шею (и лысый череп).
Чебуркуль
В Пасхальную ночь Тельма с Луизой отправились
Сейчас я мог бы сходить и посмотреть, как там мои камешки. Я ведь запомнил, куда их кидал, зимой, когда могилы были засыпаны снегом.
В церковь зашла незнакомая бабушка, и обратилась ко мне запросто, может, даже по имени. Дима, сходи, раскидай по могилкам, и протянула мне эти камешки. – А что за камешки? – Да с Чебуркуля, – С Чебуркуля? – в первый раз тогда услышал я это слово. – А что такое Чебуркуль? И бабушка сказала, что это озеро такое, и объяснила, где.
Сначала я усомнился, чего это я буду камешки раскидывать. И говорю, куда это я пойду? А она: да вот же у вас здесь, за церковью, кладбище. За церковью, ладно, пойду, думаю, раскидаю.
Взял мешок с мелкими белыми камушками и пошел, а через неделю-две в озеро Чебуркуль упал метеорит.
Тимофей играет с маленьким металлическим шариком. Кидает его из конца в конец по комнате. Катнет, и устремляется вдогонку, как зверек, прыжками на четвереньках. Звук катящегося по паркету стального шарика, звуки коленей и рук Тимофея, ударяющихся при приземлении о пол. Настигнув шарик, он останавливается, разворачивается и продолжает игру в обратном направлении.
На пляже в Солнечном Лелику торжественно доверили нести мои сандали. Он остановился надеть свои, и мои забыл. Хватились лишь минут через десять. Пришлось возвращаться. В итоге мы прошли мимо нудистского пляжа три раза, и Тельма с Луизой еще долго обсуждали х-и.
Религиозный мужчина без явных признаков душевного расстройства, болезни или преклонного возраста – всегда подозрителен. Кажется, он за этим что-то скрывает, что-нибудь нехорошее. Особенно подозрителен в церкви мужик с бородой (если, конечно, это не священнослужитель, и борода – необходимый атрибут). И если он при этом еще совершает показательно-религиозные действия: крестится, кланяется и вообще мельтешит… Ну, думаешь, ты или вор, или того хуже.
Все более-менее странные люди рано или поздно окажутся в церкви, понемногу вытесняя оттуда «нормальных». Но в духовенство
Человек за время жизни встречает множество людей, многих по многу раз. И он их как правило забывает, и при новой встрече не узнает. А случайно кого-то узнав, удивляется сам себе.
В церкви чувство бренности всего земного должно еще усиливаться. И от вида вот этого человека в шлепках, трениках и с татуировкой на плече. От вида любого человека, пришедшего сюда с любой целью, и от безлюдья. Оттого как человек несовершенен, и от тщеты его усилий. И в каждого как будто немного вляпываешься, будто это и у тебя шлепки, и татуировка.
Церковь – не чтобы глазеть вокруг, а заглянуть в себя.
За обедом Ольга дала мне посмотреть китайскую траву, китаец батюшке подарил: что за трава?
Я всматривался в траву. Саша Говоров говорит: у меня в хоре кореец пел, он меня некоторым иероглифам научил. Смотрит на траву: во всяком случае, иероглифы корейские, и Саша даже нашел иероглиф, что Корея северная.
А в заваренном виде попробовать дали Юре. Юра сказал: это зеленый чай. А листья на чай ну совсем не похожи, хотя и у китайцев они всегда такие видоизмененные.
Заходит батюшка: да нет, это для салата.
Две бабушки встретились, одна другой: милость ты моя… Другая: два месяца не была, еле пришла.
Две овчарки: одна тащит в пасти здоровую ветку березы, другая грызет банку из-под джина.
Среди мокрой скошенной травы деловито расхаживают две вороны.
Две девушки с негром прогуливаются в окрестностях церкви: одна покрупнее, другая помельче, одна в совершенстве говорит по-английски, другая все время молчит.
Две голых девушки плетут венкина одуванчиковом поле.Пагинсон
Неужели из такой вот пушинки вырастет кустик, а то и деревце?
На елках семена в шишках, а у тополей пушок (и у одуванчиков). Они относятся к пушковым, размножаются пушком (а елки – шишком).
Лопушки и кашка. Вышло солнышко, и вот я пытаюсь ему улыбнуться.
Раньше я писал в тетрадках. Теперь я пишу на листках. Может быть, со временем я буду писать на стенах: мелом, углем, кирпичом.
Иногда все люди кого-то напоминают, кого давно не видел и плохо помнишь.
Как траву подстригли, тут воронам раздолье.
Иногда сухие старушки бывают похожи на девушек. И на девушек глядя, подумаешь: вдруг, присмотришься, это старушка.
Нужна тоска – чтобы не умереть. А смерть нужна – чтобы не тосковать.
Безумная Фекла ощупывает свечи на подлинность.
Знакомый старик с морщинистой кожей и причудливо выгнутой лакированной палкой.
Низкое осеннее солнце. От солнца томление, и все кажется бренным.