Слова I. С болью и любовью о современном человеке
Шрифт:
Священник несет великую ответственность
Священник никогда не может закрыть перед другими дверь своего дома. Священник несет великую ответственность. Кто-то дошел до отчаяния, кто-то болен и нуждается в помощи, кто-то лежит при последнем издыхании... Одних священник должен принять, других посетить сам. Священник не может отказаться. Души людей находятся в опасности, и он должен им помочь. Если он не поможет этим душам и Бог заберет их неподготовленными, то кто понесет за это ответственность? Разве не священник? Будучи монахом, я могу закрыть свою дверь и уйти. Я могу исчезнуть с человеческих глаз и незаметно помогать миру молитвой.
Если бы я был священником в миру, то никогда не мог бы закрыть дверей своего дома. Мне всегда, не делая различий между людьми, нужно было бы дать каждому то, что ему требовалось. Прежде я заботился бы о своих прихожанах, а избыток [времени, сил, возможностей] отдавал бы другим — тем, кто просил бы меня о помощи. Я беспокоился бы не только о верующих, но и о неверующих, и о безбожниках, даже о врагах Церкви. Или, если бы я был духовником и один человек жаловался бы мне на другого, то я звал бы к себе и того — другого, чтобы разобраться в их отношениях. Я звонил бы людям по телефону, чтобы узнать, что с человеком, который ранее пережил какое-то искушение, как живет тот, кто столкнулся с какой-то трудностью. Разве мог бы я при всем этом вести тихую безмолвную жизнь?
Священник должен идти впереди других, чтобы верующие шли за ним. Вон как в стаде: впереди идет вожак, а следом за ним — остальные овцы. Вожак поворачивает рогами вправо, и все овцы поворачивают вправо. Все овцы следуют за главой стада — своим вожаком. Поэтому овцы и не отбиваются от стада — одна овечка тянется за другой. Вожак задает направление, овцы следуют за ним.
— Геронда, а если пастырь любит какого-то одного — доброго — пасомого больше, чем другого, отличающегося чрезмерными претензиями, то это оправдано?
— Вот смотри: ты, к примеру, пастух. У тебя в стаде много ягнят. Одни мирно щиплют травку и радостно блеют, а другие — заморыши или больные — жмутся в сторонке. О каких ты станешь заботиться больше? Разве не о заморышах? А если на каких-то ягнят нападет шакал и они станут жалобно блеять, то к кому ты поспешишь на помощь? К тем, которые радостно и спокойно пасутся и блеют, или же к тем, которые душераздирающе кричат, прося защитить их от хищника? Пастуху больнее за ягненка израненного, и он заботится о нем особо, пока и тот не станет здоров. И те, кто творит чудеса, и те, кто изранен врагом — диаволом, должны занимать в нашем сердце одинаковое место. Мы не должны внутренне презирать вторых. К тем, кто прежде вел греховную жизнь, а сейчас подвизается, стремясь отсечь свои страсти, я испытываю больше любви, больше боли, чем к тем, кто не мучим страстями. О первых я помню постоянно. Если в человеке есть внутренняя любовь, то о ней извещается и его ближний, потому что эта любовь услаждает и всего внешнего человека — она делает его краше посредством Божественной Благодати, которую невозможно скрыть, потому что она сияет.
Пастырям, будь они священники или архиереи, было бы хорошо помнить и о Моисее, о том, как он мучился с двумя миллионами строптивого народа. О том, сколько он с любовью молился о своем народе, о том, сколько горя хлебнул он вместе с народом за долгие годы странствия по пустыне, пока не привел их в Землю Обетованную. Приводя все это себе на память, христианские пастыри будут получать неисчерпаемую силу и никогда не возропщут из-за своих страданий — ничтожных по сравнению с теми страданиями, которые пережил Моисей.
Обмирщвление духовенства
— Геронда, пономарь обязательно
— Ну и ну... Вот уж нынче монашество так монашество!.. Что ты тут скажешь... Преподобный Афанасий Афонский, подвизаясь, носил толстую одежду и тяжелый-претяжелый крест, а мы... До чего же мы сейчас докатились! Будучи в Австралии, я видел в одном храме пономаря в шортах. В таком виде, — сказал я ему, — ходят на пляж, в море купаться". — "А мне, — отвечает, — удобнее так".
Начинают с этого, потихоньку идут дальше, а потом доходят до того, что говорят: "Давайте сбросим рясы, чтобы нас не пекло солнце". Мешает мантия? Сбрось ее! Мешает платок, апостольник, обливаешься потом? Сбрось и их, чего там! Да-да, мы катимся к этому. Брат ты мой, но если жарко, то каждый монах должен подумать о себе. Пусть надевает поменьше одежды под подрясник.
— Геронда, а можно ли монаху снять рясу и быть облаченным в одну мантию?
— А священники пусть снимут подрясники и останутся в штанах, да? Что тебе на это сказать... Мантия — это облачение монаха. В нее облачается монах, принимающий малую или великую схиму. Во время пострига в мантию облачен восприемник постригаемого. Облачив новопостриженного в рясу, восприемник снимает с себя мантию и надевает на него. Когда я был в Александрии, то поразился тому, что некоторые местные женщины были одеты в черное с головы до ног. Такое у них предание. И это при тамошней жаре! А что же мы — не можем вытерпеть рясы, принятой нами от наших отцов?
— Геронда, некоторые недоумевают: "Разве ряса делает человека священником?"
— А ты посмотри, к примеру, на два масличных дерева — одно в листьях, а другое без них. Какое из двух тебе больше понравится? С листьями или без? Живя в каливе Честного Креста, я однажды ободрал кору со ствола росшего во дворе масличного дерева и написал: "Древа свой сбросили наряд — посмотрим, сколько уродят!", а рядом еще: "Поп безряственный — видать безнравственный". В то время живо обсуждался вопрос об отмене ношения ряс священниками и некоторые приходили, надеясь получить от меня благословение на это!
— Геронда, один человек привез к нам в обитель православного священника в брюках. Надо ли было брать у него благословение?
— Какое там еще благословение! Кем бы ни был тот, кто привез вам этого священника, надо было сказать ему так: "Просим прощения, но у нас в монастыре принято за правило давать духовным лицам рясу. Разве можно приезжать в женский монастырь священнику в брюках? Это неприлично". Если не стыдно ни тому, кто вам его привез, ни самому этому священнику, то тебе-то почему должно быть стыдно дать ему рясу? Как-то раз я встретил на аэродроме одного улетавшего за границу молодого архимандрита в мирской одежде. "Я — отец такой-то", — отрекомендовался мне архимандрит. "Ну и где твоя ряса?" — спросил я его и, естественно, не стал брать у него благословения.
— А некоторые, Геронда, утверждают, что, став более современным, духовенство принесет больше пользы.
— Когда Патриарх Дмитрий, находясь в Америке, посетил Богословскую Школу Честного Креста, то к нему подошли некоторые благоговейные студенты-американцы и сказали: "Ваше Святейшество, в нашу эпоху духовенство должно стать современнее!" А Патриарх им ответил: "Святой Косма Этолийский говорит, что когда духовные лица превратятся в мирян, миряне превратятся в бесов!" Правда, хорошо он им ответил? Ему приготовили великолепную комнату, с роскошной кроватью, богатой обстановкой, а он, увидев все это, сказал: "Где вы меня поселите? В этой комнате? Принесите мне лучше какую-нибудь раскладушку. Обмирщвляясь, духовное лицо становится кандидатом в диаволы".