Слова сияния
Шрифт:
Шум на арене нарастал.
— Поединок вот-вот начнется, — сказал Моаш, выдернув руку. — Поговорим об этом позже.
Каладин стиснул зубы, но Моаш, к сожалению, был прав. Сейчас не время.
«Надо было прижать его сегодня утром, — подумал Каладин. — Нет, что я на самом деле должен был сделать, так это принять решение еще много дней назад».
Виноват только он сам.
— Ты отправишься в патрулирование, Моаш, — сказал он. — Ты не можешь нарушать субординацию только потому, что мы друзья. Иди.
Мужчина
В подготовительной комнате Адолин опустился на колени рядом с мечом и обнаружил, что не знает, что сказать.
Он посмотрел на свое отражение в Клинке. Два Носителя сразу. Он никогда не пытался провернуть что-то подобное за пределами тренировочной площадки.
Сражаться против нескольких было непросто. Если в легендах какой-то человек дрался сразу с шестью противниками или что-то в таком духе, то на самом деле он, скорее всего, расправлялся с ними по очереди. Сражаться одновременно с двумя было тяжело, если они подготовились и соблюдали осторожность. Не невозможно, но очень тяжело.
— В общем, так, — произнес Адолин. Требовалось что-то сказать мечу. Такова традиция. — Давай покажем им настоящее зрелище. А затем сотрем улыбку с лица Садеаса.
Он встал и отпустил Клинок. Покинув маленькую подготовительную комнату, Адолин прошел по туннелю, на стенах которого были вырезаны и раскрашены картины поединков. В следующей комнате сидел Ренарин в униформе Холинов — он надевал ее на все официальные мероприятия вроде сегодняшнего вместо проклятой униформы Четвертого моста — и с беспокойством ждал. Тетя Навани откручивала крышку с баночки с краской, чтобы нарисовать глифпару.
— Не нужно, — сказал Адолин, вынув глифпару из своего кармана. Нарисованная синим цветом Холинов, она читалась как «превосходство».
Навани подняла бровь.
— Девушка?
— Ага, — ответил Адолин.
— Каллиграфия неплохая, — неохотно признала Навани.
— Шаллан замечательная, тетя, — проговорил Адолин. — Я хотел бы, чтобы ты дала ей шанс. И она действительно хочет поделиться с тобой своим исследованием.
— Посмотрим, — ответила Навани.
Ее слова в отношении Шаллан показались более вдумчивыми, чем раньше. Хороший знак.
Адолин кинул глифпару в жаровню и склонил голову, когда она загорелась. Молитва Всемогущему о помощи. Его сегодняшние соперники наверняка тоже сожгли свои собственные молитвы. Как Всемогущий определял, кому помочь?
«Не могу поверить, — подумал Адолин, поднимая голову от молитвы, — что он хотел бы, чтобы успех сопутствовал тем, кто, пусть даже косвенно, служит Садеасу».
— Я беспокоюсь, — сказала Навани.
— Отец думает, что план может сработать, да и Элокару он действительно понравился.
— Элокар бывает импульсивным, — ответила Навани, скрестив руки и наблюдая за тем, как догорают остатки глифпары. —
В условиях, согласованных ранее с Релисом и оглашенных перед верховным судьей, указывалось, что поединок будет длиться до капитуляции, а не до разбивания определенного количества секций Доспехов. Подразумевалось, что если Адолину удастся одержать верх над одним из противников, заставив того сдаться, другой мог продолжать бой.
Это также означало, что Адолин не должен прекращать драться, пока не докажет, что он лучший.
Или пока не потеряет способность двигаться.
Ренарин подошел и положил руку на плечо Адолина.
— Думаю, план хорош, — сказал он. — У тебя получится.
— Тебя попытаются сломить, — добавила Навани. — Именно поэтому они настояли на поединке до капитуляции. Адолин, они сделают из тебя калеку, если смогут.
— Не слишком отличается от поля боя, — ответил принц. — Вообще-то, в данном случае они захотят оставить меня в живых. В качестве наглядного примера с умерщвленными Клинком ногами от меня будет больше пользы, чем от моего праха.
Глубоко вздохнув, Навани закрыла глаза. Она выглядела бледной. Немного похоже, будто его мать вернулась. Немного.
— Убедись, что не оставил Садеасу выхода, — сказал ему Ренарин, когда вошли оружейники с Доспехами Адолина. — Вызовом на дуэль ты загонишь его в угол, и он будет искать способ выбраться. Не позволяй ему. Вытащи его на песок и избей до крови, брат.
— С удовольствием.
— Ты поел цыпленка? — спросил Ренарин.
— Две тарелки, с карри.
— Цепочка матери?
Адолин полез в карман.
Затем проверил в другом.
— Что? — спросил Ренарин, сжав плечо Адолина.
— Я мог бы поклясться, что положил ее туда.
Ренарин выругался.
— Может быть, осталась в моих покоях, — сказал Адолин. — В лагере. На моем столе.
Если не предполагать, что он все-таки взял ее и потерял по дороге.
«Шторма».
Это был всего лишь ничего не значащий амулет на удачу. Так или иначе, Адолина бросило в пот, когда Ренарин выбежал из комнаты, чтобы отправить гонца на поиски. Он не вернется вовремя. Снаружи уже слышался нарастающий рев толпы, предшествующий началу поединка. Адолин неохотно позволил оружейникам начать облачать себя в Доспехи.
К тому времени, как ему передали шлем, он вернулся к привычному ожиданию — странной смеси тяжести в животе и расслабленности в мышцах. Нельзя сражаться напряженным. Можно сражаться возбужденным, но не напряженным.
Адолин кивнул слугам, и они открыли дверь, пропуская его на арену. По громким приветственным возгласам можно было понять, где сидели темноглазые. Светлоглазые с его появлением, наоборот, притихли. Хорошо, что Элокар зарезервировал места для темноглазых. Адолину нравился шум. Он напоминал о поле боя.