Слова сияния

Сандерсон Брендон

Ее хватило примерно на полчаса. Закончив около четверти наброска, Шаллан была вынуждена отложить его в сторону. Она свернулась калачиком на твердой земле с мешком вместо подушки и уснула.

* * *

Было все еще темно, когда Каладин разбудил ее, легонько толкнув древком копья. Шаллан застонала, перекатившись по земле, и сонно попыталась накрыться «подушкой».

Из которой, а как же иначе, на нее вывалилось вяленое мясо чуллы. Каладин усмехнулся.

Конечно, он не мог не засмеяться. Шторм

бы его побрал! Как долго ей удалось поспать? Девушка заморгала затуманенными глазами и сосредоточилась на узкой полоске, разделяющей стены ущелья далеко вверху.

Нет, ни единого проблеска света. Значит, два-три часа сна? Вернее, «сна». Спорный вопрос, как можно назвать то, чем она занималась. Возможно, «металась и ворочалась на каменистой земле, изредка просыпаясь, когда начинала понимать, что напустила маленькую лужу слюней». Слова, однако, не срывались с языка. В отличие от вышеупомянутых слюней.

Шаллан села и потянулась затекшими конечностями, проверяя, не расстегнулся ли за ночь рукав и не случилось ли еще чего-то настолько же неприличного.

— Мне нужна ванна, — проворчала она.

— Ванна? — переспросил Каладин. — Вы пробыли вдали от цивилизации всего день.

Она фыркнула.

— Только потому, что ты привык к вони немытых мостовиков, не означает, что и я должна пополнить ваши ряды.

Каладин усмехнулся, снял кусок вяленого мяса с ее плеча и сунул в рот.

— В городе, откуда я родом, банный день был раз в неделю. Думаю, даже светлоглазые из тех мест сочли бы странным, что все здесь, даже рядовые солдаты, принимают ванну чаще.

Как он посмел держаться бодрым в такое утро? Вернее, «утро». Шаллан бросила в Каладина другим куском мяса чуллы, пока тот не смотрел. Но мостовик, шторм побери, его поймал.

«Ненавижу его».

— Нас не сожрал скальный демон, пока мы спали, — сказал Каладин, наполняя водой все бурдюки, за исключением одного. — Я сказал бы, что большей милости свыше не стоит и ожидать, учитывая сложившиеся обстоятельства. Давайте-ка, поднимайтесь на ноги. Ваша карта подсказала мне, в каком направлении двигаться, и мы сможем наблюдать за солнечным светом, чтобы убедиться, что находимся на правильном пути. Мы ведь все еще хотим побить тот сверхшторм, верно?

— Ты единственный, кого я хочу побить, — проворчала Шаллан. — Дубинкой.

— И что это значит?

— Ничего, — ответила она, поднявшись и пытаясь сделать что-нибудь с растрепанными волосами.

Шторма! Должно быть, она выглядит как последствия удара молнии в банку с рыжими чернилами. Шаллан вздохнула. У нее не было расчески, и, похоже, мостовик не собирался давать ей время, чтобы привести себя в порядок. Девушка натянула ботинки — ношение одной пары носков два дня подряд оказалось наименьшим уроном ее достоинству — и подхватила сумку. Каладин взял мешок.

Шаллан шла за Каладином, выбирающим путь через ущелья. Ее желудок жаловался на то, как мало она съела прошлой

ночью. Еда была не самой лучшей, поэтому она позволила ему порычать.

«Послужит как следует», — подумала Шаллан. Что бы это ни значило.

В конце концов небо действительно начало светлеть, причем в направлении, которое указывало, что они шли правильным путем. Каладин впал в свое привычное молчание, и его бодрое утреннее настроение испарилось. Теперь он выглядел так, словно погрузился в тяжкие раздумья.

Шаллан зевнула и поравнялась с ним сбоку.

— О чем ты думаешь?

— Я размышлял, как приятно немного побыть в тишине. Когда никто меня не беспокоит.

— Лгунишка. Почему ты так усердно пытаешься оттолкнуть людей?

— Может быть, я просто не хочу снова спорить.

— Тебе и не придется, — сказала Шаллан, снова зевая. — Сейчас слишком рано для дискуссий. Попробуй. Оскорби меня.

— Я не...

— А ну, оскорби! Сейчас же!

— Я бы скорее предпочел шагать по этим ущельям с убийцей-маньяком, чем с вами. По крайней мере, тогда, стань разговор утомительным, я бы легко нашел выход.

— С такими-то вонючими ногами? — ответила Шаллан. — Видишь? Слишком рано. Вероятно, в такой ранний час я не способна сострить. Так что никаких споров.

Она задумалась на секунду и продолжила более мягко:

— Кроме того, никакой убийца не согласился бы составить тебе компанию. У всех должны быть какие-то принципы, в конце концов.

Каладин фыркнул, уголки его губ слегка растянулись.

— Будь осторожен, — сказала Шаллан, перепрыгнув через упавшее бревно. — Это почти похоже на улыбку, и, могу поклясться, чуть раньше утром ты казался веселее. Ну, скорее более довольным. Так или иначе, если твое настроение улучшится, все разнообразие нашего путешествия разрушится.

— Разнообразие?

— Да. Если мы оба будем милы, пропадет все очарование. Понимаешь, большое искусство — вопрос контраста. Нечто светлое и нечто темное. Счастливая, улыбающаяся, лучезарная леди и темный, угрюмый, зловонный мостовик.

— Но ведь... — Он остановился. — Зловонный?

— Истинный мастер, рисуя картину, изображает героя с характерным для него контрастом — сильного, но с некоторой ранимостью, чтобы зритель мог сопоставить себя с ним. Ты со своими маленькими проблемами можешь создать разительный контраст.

— Как вообще можно передать в рисунке что-то подобное? — нахмурился Каладин. — Кроме того, я не зловонный.

— О, значит тебе уже лучше? Ура!

Он ошарашенно уставился на нее.

— Замешательство, — произнесла Шаллан. — Я любезно приму его как знак того, что ты поражен, насколько забавной я могу быть в столь ранний час.

Она заговорщически наклонилась и прошептала:

— На самом деле, я не очень остроумна. Просто, так уж вышло, ты туповат, поэтому тебе кажется, что я не лезу за словом в карман. Контраст, помнишь?