Словарь Ламприера
Шрифт:
В своей гардеробной, где-то в недрах оперного театра, Марчези слышит крики и аплодисменты публики и начинает потеть. Все отговорки уже использованы, откладывать больше нельзя. Марчези заламывает руки и смотрит в трюмо, стоящее у стены. Из зеркала на него глядит высокий, худощавый мужчина, сильно нарумяненный и напудренный. Под гримом он очень бледен. Марчези знает, что скоро начнется дрожь, дыхание участится. Мышцы живота стянутся тугим узлом, и к горлу подступит тошнота. Когда гример, которого Марчези отпустил (никто, никто не должен видеть его таким!), постучится в дверь, он подпрыгнет на месте от неожиданности. Он всегда подпрыгивал. И в Неаполе, и в Мюнхене, и в Вене, и еще раньше, в Риме. И с каждым разом ему все хуже. Марчези уже почти не мог контролировать
Рот его откроется, и звук, странный и прекрасный, поплывет со сцены в зал. Этот неземной голос снова окажется здесь, снова будет принадлежать ему. Но откуда он берется? Откуда он приходит? Когда-то давно Марчези наградили талантом, но это была ошибка, недосмотр судьбы. И теперь этот дар приходится возвращать. А потом, однажды, когда Марчези снова откроет рот, первые ноты застрянут у него в горле и с губ его сорвется ужасный хриплый визг. Тяжелая рука постучится в дверь, на пороге встанет черная фигура в плаще с капюшоном и потребует от Марчези то, в чем он не сможет отказать. Он в ужасе ждет этого момента и даже торопит его, не в силах вынести ожидания: иди же, иди скорей…
Тук-тук-тук…
— Да! Ради бога, войдите наконец! — кричит Марчези. Он слышит тяжелые шаги, уходящие прочь от его двери.
Наверху, в зрительном зале, Мармадьюк подает знак Креймеру, стоящему в оркестровой яме, и уходит влево, за кулисы. Первые спокойные такты увертюры умиротворяюще плывут навстречу восхищенной публике.
— О да, — бормочет про себя сэр У. У. Уинни. — Просто великолепно.
Он вполуха слушает ускоряющуюся музыку. Ифигения выходит на сцену и исполняет свою вступительную арию на фоне декораций, изображающих штормовое море. Теперь она уже в Тавриде, стала жрицей Дианы, которая спасла ее от жертвенного ножа Калхаса в Авлиде. За спиной у нее сцену постепенно заполняет хор воинов в красных туниках. Сэр У. У. Уинни хмурит брови. Столкарт одобрительно поглядывает на представление из-за кулис, а рядом с ним стоит сияющий Болджер.
— Ну, Мармадьюк, в конце концов вы оказались правы. Ни одного свободного места.
Столкарт улыбается.
— Самое лучшее впереди, — говорит он, и тут из-за противоположной кулисы появляется Марчези. Часть публики уже видит его, и аплодисменты начинают распространяться по часовой стрелке: остальные зрители догадываются о причине рукоплесканий своих соседей. Хор продолжает стоять на сцене, справа. Столкарту кажется, что хористов гораздо больше, чем он нанимал. Снова кто-то трогает его за плечо. Опять Тим.
— Небольшие осложнения, мистер Столкарт…
— М-м-м?
Жрица призывает совершить жертвоприношение, и ей сообщают, что уже поймали двух чужеземцев. Сцена почти вся заполнена актерами.
— Там, на улице, сэр. Они пытаются войти в театр. Их довольно много…
— Без приглашений никого не впускать! — строго приказывает Столкарт. — Ни при каких условиях!
Столкарт замечает, как Марчези глубоко дышит, готовясь к своему выходу.
— Это все?
— Нет, сэр. Еще полиция, мистер Столкарт.
Мармадьюк обводит взглядом лица актеров, столпившихся на сцене. Он хмурится и на мгновение отвлекается от Тима, размышляя о другом. Но сразу же он спохватывается:
— Что там у них?
— Полицейские пропали.
Столкарт смотрит на хор, заполнивший почти всю сцену и придвинувшийся к самому краю. Почти все лица ему незнакомы. Марчези выходит на сцену, и зрители встают, приветствуя знаменитого тенора так шумно, что тот пропускает свою реплику. Креймер дает музыкантам знак сыграть заново. Но Марчези снова не успевает. Два хориста не удерживаются на краю и падают в оркестровую яму. Публика в ожидании умолкает. Креймер кивает тенору, и Марчези начинает петь: ангельски прекрасные звуки, изысканные серебристые ноты струятся из его золотого горла, и аудитория обращается в слух…
— БУМ!
Глиссандо прерывается глухим
— БУМ!
Зрители оборачиваются назад, не вставая с мест. Что происходит?
— БУМ!
Марчези стискивает рукой горло. Это начнется сейчас?
— БУМ! БУМ! БУМ! БАБАХ!
На сей раз шум трудно с чем-либо перепутать. Дверь театра выбита, и толпа с криками и грубой бранью врывается в зал и рвется на сцену вместе со своими палками, факелами и лозунгами. Столкарт в ужасе смотрит, как неотесанная чернь набивается в проходы между креслами; эти головорезы рыщут по зрительному залу, словно кого-то разыскивая. Музыка обрывается, хористы на сцене в испуге сбиваются в кучу. В гуще мятежников мелькает легкая фигурка, не совсем подходящая для этой толпы: людская волна подхватила ее и унесла с собой еще на Леднхолл-стрит, когда она в задумчивости бродила по улице. Джульетта оказалась в театре, не вполне понимая, как это случилось, ничего не ожидая, ни о чем не думая: ей было все равно.
Зрители вскакивают с мест, и все новые и новые бунтовщики врываются в зал. Еще больше осталось снаружи, на подступах к театру и на окрестных улицах. Ткачи еще помнят, зачем они сюда ворвались и кого ищут (полицейских), но все остальные просто безобразничают, оскорбляют гостей Столкарта и толкаются в проходах и на лестницах театра. Какие-то конюшие разражаются бранью, и начинается драка.
Потасовка перекидывается в театральные ряды. Две костлявые карги вцепляются в воздушный шейный платок леди Бруднелл, а граф Траутмансдорф принимается по-джентельменски увещевать их. Том Уиллис дает тумака почтенной мисс Петр, но сбивает костяшки пальцев о ее ортопедический корсет, вертится на месте от боли, и в конце концов его утихомиривают с помощью тактического альянса между герцогом Норфолкским и маркизом Лэнсдауном, которые, убедившись в победе над общим противником, с облегчением награждают друг друга полунельсонами. Виноторговец Альберт Холл валится на пол, получив в ухо носком, набитым уэльскими пилюлями «против женских неприятностей и трудностей, на которые в особенности жалуются девицы», и вскоре все как один ввязываются в драку. Люди вываливаются с балконов, катаются в переходах, падают на пол с театральными стонами, потом встают и принимаются колотить своих противников, как только те повернутся к ним спиной.
Сбитый с толку всеобщим умопомешательством, Ламприер, пригибаясь и виляя из стороны в сторону, пробирается среди дерущихся, стараясь отыскать лучшую точку для обзора. Ближе к сцене битва еще не развернулась в полную силу (сцену она пока еще не затронула), она кажется не такой уж безумной, похоже, она продумана и рассчитана. Потом драка у сцены совсем затихает, противники расходятся, с опаской поглядывая друг на друга. Когда Ламприер приближается к первым рядам, большинство уже опомнились и стоят, глядя на сцену, где столпились дрожащие хористы. Ламприеру кажется, что откуда-то со сцены тянет дымом. Хористы оборачиваются и видят языки пламени, лижущие задник. Поджигатели, оставшиеся незамеченными, крадутся прочь из зала по правому проходу. Пламя охватывает декорацию с морским пейзажем, и внезапный рев огня на мгновение оглушает всех. Изумленные и потрясенные люди глядят, как пламя взлетает вверх, по канатам и веревочным лестницам. Внимание публики приковано к этой части зала. Хор медленно отступает, каблуки армейских сапог нервно цокают по дощатому полу… Эти костюмы слишком реалистичны для столкартовских постановок, лица хористов встревожены несколько больше, чем полагалось бы. И потом, их так много…
Первая лестница рушится, охваченная пламенем, и полицейские разбегаются в стороны. Они бросаются вниз со сцены, насмерть перепуганные, забывшие про всякую дисциплину, а внизу, в зале, их уже поджидают кулаки и сапоги толпы. Густой черный дым поднимается к самому своду, и верхние ярусы устремляются вниз, к партеру. Полицейские бегут сквозь толпу мятежников, сцена пустеет, из-за кулис валят огромные клубы дыма. Неожиданно огонь охватывает стену напротив сцены. Мятежники, полицейские и публика начинают понимать всю степень опасности.