Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой
Шрифт:
— Нежка!
Нянька остановилась. В этот миг она почувствовала к Маричке ненависть.
— Чего ты хочешь, капризуля? — спросила она, чуть не плача. — Я сейчас вернусь. Иду за куклой. Ее унес Тинче… Гадкий, противный Тинче! — горячо говорила она Маричке. — Ты только будь паинькой! Я принесу тебе Божью коровку…
Маричку удалось успокоить. Она снова присела и стала играть.
Нежка помчалась по дороге с такой скоростью, на какую только были способны ее маленькие босые ножки. Ее раненое сердечко бешено плясало в груди.
Она добежала до развилки дорог. Куда теперь? Свернула на дорогу, истоптанную скотиной.
Между тем громады туч поднялись уже высоко в небо. Они достигли солнца, которое вдруг померкло. На склон горы легла зловещая тень. Задрожали травы, затрепетали на деревьях листья. Гром гремел все более грозно, молнии вспыхивали все чаще. Дальние горы окутались серым плащом дождя.
При каждом ударе грома Нежка приостанавливалась и вся сжималась. И снова бежала дальше. Она не думала ни о Маричке, ни о Меячихе, ни о приближающейся грозе. Она напряженно смотрела вперед, ища глазами пасущихся коров. Кустарник, только кустарник, а между ним узкие лужайки. Нежка уже подумала, что заблудилась…
И вдруг чуть не налетела на Пеструху, которая стояла у большого куста и оглянулась на нее с любопытством. Коровы спокойно паслись на склоне горы. Тинче сидел под старым грабом. От нечего делать он хлестал по земле хворостиной.
Нежка побежала прямо к нему.
Он ничуть не удивился. На лице появилась улыбка до ушей. Нежке сразу стало ясно, что это он унес куклу. Его даже не надо было спрашивать. Лицо его выдало — оно не умело лгать.
— Отдай куклу! — всхлипнула она.
Тинче поднялся. Он остановился перед ней, слегка прищурив глаза.
— Какую куклу? — с просил он.
— Божью коровку… Ты и сам знаешь. Ты ее взял. Никто другой.
— Не брал я твоей куклы. На что она мне!
— Врешь, куда ты ее дел?
Девочка совсем приуныла. В руках у Тинче куклы не было. Нежка поверила, что кукла потеряна навсегда. От жгучего отчаянья у нее хлынули слезы. Она присела на корточки и, уткнув лицо в передник, горько заплакала.
Тинче стоял перед ней, словно одеревенев. Обычно девчоночье хныканье его забавляло, но этот плач не мог оставить его равнодушным. Слезы были такими искренними, что и камень не устоял бы перед ними. С губ Тинче исчезла злорадная улыбка.
— Нежка! — окликнул он.
Она подняла на него заплаканные глаза.
— Смотри!
Тинче кивком указал на косматую ветку граба над своей головой. На ветке печально повисла Божья коровка. Так высоко, что Нежка не могла до нее дотянуться.
— Дай мне ее! — попросила она.
Тинче поднял длинный прут и великодушно стряхнул им куклу. Нежка стремительно ее подхватила. Она снова обрела свою куклу.
Не сказав больше ни слова, Нежка повернулась и побежала
Небо раскололось от нового громового удара. Упали первые крупные капли дождя.
Меячевы еще не успели убрать всего сена, как разразилась гроза. Пошел дождь, и поднялся ветер. Кругом зашумело, закачались верхушки деревьев, налетевший вихрь ломал ветки.
Меяч с батраком и Филиппом спрятались под ригель с сеном. Меячиху тревожили домашние дела. Закинув подол юбки на голову, чтобы не вымокли волосы, она со всех ног побежала к дому.
Она была уже на пригорке, когда неожиданно услышала детский крик и плач.
— Ма-ама! Ма-ама!
Что такое? Она остановилась и удивленно осмотрелась вокруг.
— Господи Исусе! — воскликнула она.
Меячиха увидела Маричку, стоявшую под проливным дождем. Девочка промокла до нитки, будто ее окунули в колодец, и изнемогала от плача. В груди у нее что-то болезненно хлюпало. Маричка заметила мать. Голос ее стал печальным и жалобным.
— Мама! Мама! — приговаривала она.
В один миг Меячиха оказалась рядом с ней. Она отшвырнула грабли и подхватила девочку на руки.
— Боже мой! — запричитала она. — Что ты тут делаешь? А где Нежка?
Она оглянулась. Где же нянька? Ее нигде не было. Но Меячихе некогда было о ней думать. Она очень беспокоилась за Маричку. Бедная девчушка! Такая гроза, ее ведь могло убить. И вымокла насквозь. Теперь, чего доброго, заболеет и умрет.
Она побежала с Маричкой в дом, поспешно вытерла ей лицо и волосы, переодела в сухую одежду.
— Бедная моя деточка! — жалостливо твердила она. — Так тебя могут угробить. — Меячиха чуть не плакала. — Больше никогда не буду оставлять тебя одну. Ни на кого нельзя понадеяться…
Обнимая ее, Маричка ревела еще пуще. Она не могла забыть, что ее бросили одну под дождем.
Мать открыла сундук и дала ей большой медовый пряник в виде сердца, который хранила для своей крестной.
— Вот, возьми, несчастный ребенок! Нет у тебя в жизни ничего хорошего!
Маричка откусила кусок пряника и успокоилась. Мать качала ее на руках.
Она думала о Нежке. Куда же та подевалась? Злость ее усиливалась. Меячиха весь день чувствовала, что дома не все в порядке, но не могла оставить работу.
— Куда ушла Нежка? — спросила она Маричку.
— За куклой.
— За куклой? Куда? За какой еще куклой?
Этого Маричка не знала. Но она почувствовала, что мать расспрашивает ее не для того, чтобы потом похвалить няньку. Маричка была сердита на Нежку. Еще как! И старалась на нее наябедничать. У нее было множество жалоб.
Она лепетала что-то о злом дядьке с мешком. И о молоке, которое было таким горячим, что она обожглась…
Мать ничего не понимала. Но одно она уразумела: Нежка сделала Маричке что-то плохое… Ах, бедная деточка!