Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой
Шрифт:
— Мама! Мама! — кричала она, пытаясь подняться с постели.
— Я тут, с тобой, — повторяла мать, снова укрывая ее одеялом. — Ради Бога, Нежка, деточка моя!
Иногда кошмары отступали. Вместо них появлялись более светлые видения… Вот она играет с куклой, нянчит ее и укладывает в колыбельку. Но кукла вечно не слушается. Иногда Нежка ее теряет и не может найти… Вдруг она видит ангелочков — белых, алых и золотых. Они порхают над ней, как мотыльки. Ей чудится, будто она протягивает руки, но никак не может их поймать… Нежка говорит о них вслух…
— Она
— Молчи! — сказал не терявший надежду Гривар. — Ты же видишь, она только бредит.
Неожиданно Нежка успокоилась и на короткое время уснула. Затем глаза ее открылись. Казалось, она с удивлением выглянула прямо из мира своих видений. Взгляд ее был ясным. Уставившись на отца, она словно постепенно узнавала его, но сразу не могла поверить, что это и вправду он.
— Отец, — прошептала она.
Потом у нее снова сами собой стали закрываться глаза. Видно было, что ей очень хочется спать.
— Спи, Нежка, — сказал отец. — Поспи еще!
Жесткая, шершавая рука отца гладила ее по волосам. Он вспомнил песенку, которую пел ей, баюкая, когда она была совсем маленькая:
Мать печет пироги, А со мной не говорит…Нежка чуть приметно улыбнулась. Она пыталась широко открыть глаза, но веки были слишком тяжелыми.
Услышав пение мужа, мать удивилась и поспешила в комнату.
— Тише! — сказал Гривар и поднялся со своего места. — Она уснула. Все обойдется, если только ей вдруг не станет хуже, — голос его дрожал.
Мать с радостной надеждой всплеснула руками.
Наступили дождливые дни. Когда небо снова прояснилось и засияло солнце, Нежке стало лучше. Больше она не бредила, по ночам спала. И начала улыбаться. Иногда она уже сидела на постели и играла с куклой.
Отец снова уехал. Мать, не отходившая от Нежки все время ее болезни, теперь иногда ненадолго отлучалась по делам.
Однажды Нежка лежала дома одна. Она смотрела на проникавшие в комнату снопы солнечного света.
В них плясали серебряные пылинки.
Она услышала шаги перед домом — кто-то шел, весело притоптывая. В одном из узких окошек показалась лохматая голова.
Это был Тинче.
Минуту спустя он вошел в горницу и остановился у дверей, держа в руках корзиночку с земляникой. Большие глаза его смотрели на Нежку с удивлением.
Может быть, он думал, что застанет ее такой, какой привык видеть у Меячевых. На большой кровати, укутанная одеялом, она казалась совсем маленькой, словно превратилась в воробья. Бледное лицо осунулось, а заострившийся нос торчал, будто шило. Глаза глубоко запали, но взгляд был живым.
Нежка улыбнулась. Она была ему рада.
— Тинче! — прошептала она.
Словно только теперь осмелев, пастух подошел к постели и протянул Нежке корзиночку с ягодами.
— Вот, — сказал он. — Хочешь?
Нежка высунула из-под одеяла маленькие, исхудавшие руки и взяла подарок.
— Это
Тинче чувствовал себя неловко. Разинув рот, он с глупым видом оглядывался по сторонам. Потом сел на скамью.
Несколько мгновений они глядели друг на друга.
— Мамы нет дома, — сказала Нежка.
— Нет дома?
На самом деле он хорошо это знал. С самого утра он подкарауливал, когда она уйдет. Тинче боялся Гривариху с тех пор, как она оттрепала его за уши.
— Мы думали, ты умрешь, — проговорил он, запинаясь.
— А я не умерла.
— Не умерла, — улыбнулся Тинче. — В будущем году я тоже не буду работать у Меяча.
— Не будешь? А куда пойдешь?
— К Подбрегару, если возьмет. К нему бы мне больше всего хотелось.
Они снова помолчали.
— А я не буду больше служить, — сказала Нежка. — Пока не вырасту.
— Тогда пойдешь батрачить, — заметил Тинче.
— Когда немножко подрасту, поступлю в няньки. Только не к Меячевым.
— Нет, конечно. Да у них уже есть другая нянька. Она мне не нравится. Тощая как жердь и все время показывает язык.
Нежка весело засмеялась. Усмехнулся и Тинче.
И снова они сидели молча, словно им больше нечего было сказать друг другу. Только переглядывались и улыбались.
Пастух поднялся со скамьи и пошел к дверям.
— Ты уже уходишь? — спросила Нежка.
— Ухожу, — ответил он. — Если Меяч узнает, что я бросил скотину, — беда…
— Когда будешь перекликаться с Петерчем, я тоже услышу, — сказала Нежка.
Тинче, довольный, засмеялся и вышел. Большая, лохматая голова еще раз мелькнула в окне. Затем было слышно, как он, топая, сбегал по тропинке.
Нежка поглядывала на солнце и тихонько смеялась. Ей было приятно, что ее не забыли. Она смотрела на мир жадными глазами. Да, она поступит в няньки на новое место. Только бы попались добрые хозяева и хорошие дети. Тогда и она будет вовсю стараться.
Юш Козак (1892–1964)
Летающий ангел
Душный, знойный вечер, ни ветерка. Липы у реки не шелохнутся. Перед домом Медьевых дети поливают водою пыль, чтобы можно было строить замки и копать тоннели.
В это время на дороге появился молодой человек с огромным бумажным свертком под мышкой и направился в сторону реки. Не обращая внимания на людей, на визги ребятишек, он с любопытством рассматривал дома. Стоящие в дверях женщины молча окидывали его оценивающим взглядом. Кем он может быть? Наверняка бродяга, оборванец. Ишь какой смуглый! Итальяшка, не иначе. А парень медленно переходил от дома к дому, словно ни один из них ему не приглянулся. Наконец он остановился у забора Цунаревых и, размотав сверток, принялся наклеивать на потемневшие доски большую афишу. Ребятишки, вытягивая шеи, сгрудились у него за спиной. Закончив работу, незнакомец отступил на шаг, чтобы окинуть взглядом дело своих рук, улыбнулся мальчишкам, столпившимся у яркой афиши, и пошел дальше.