Слово и дело
Шрифт:
Внутри было бедненько, но чистенько — впрочем, это можно было сказать про весь город. Экспозицию нельзя было назвать насыщенной. Какие-то артефакты царских времен, но немного, лишь для того, чтобы показать, что история Лепеля уходит вглубь веков; большинство этих экспонатов было представлено в виде современных схем и рисунков. Понятно, что было много революционных
Стенд был небольшой и почти без экспонатов — несколько личных вещей, большой лист с краткими биографическими справками и ещё один лист с рассказом Виктора о взятии Кенигсберга. Бывшая Тонька, как утверждали авторы панегирика в её честь, была сейчас передовиком производства ремонтно-механического завода. Имелись на стенде и несколько фотографий — я их внимательно рассмотрел, но по-настоящему завис перед старым, сороковых годов пожелтевшим снимком, на котором были изображены оба Гинзбурга.
Я так и не понял, чем привлекла героического старшего сержанта Гинзбурга эта полноватая и некрасивая девица в те годы, когда любые фронтовики были нарасхват. Правда, после своих вчерашних открытий я уже почти не сомневался, что и биография Гинзбурга выдумана в лучшем случае наполовину. Впрочем, партизанство в Брянских лесах там указывалось, да и дальнейший боевой путь в целом совпадал с тем, что я помнил из истории Великой Отечественной войны. Так что всё это могло быть и простым совпадением. Но могло и не быть.
Больше всего меня расстроило то, что нынешняя Тонька была совершенно не похожа на тот словесный портрет, который составили следователи в Брянске по рассказам свидетелей. Но было бы слишком хорошо, если бы я мог просто предъявить лепельским коллегам брянскую ориентировку и потребовать ареста этой женщины.
— Вам помочь? — суровый голос вырвал меня из размышлений о сути бытия.
Я повернулся. Рядом со мной стояла та самая женщина, которая в одиночку тащила лепельское краеведение.
— Добрый вечер, — вежливо сказал я. — Насчет помощи не знаю… Скажите, а вот эти люди, — я указал на стенд, — уроженцы Лепеля? В их биографиях об этом ни слова.
— Рада, что вы заинтересовались, — лицо женщины сразу смягчилось. — Посетители редко внимательно читают длинные тексты, предпочитают слушать экскурсоводов. Сюда поодиночке почти и не ходят, только группами. А про Гинзбургов — нет, они приезжие, у нас поселились только после войны. Антонина — из Брянска, только, кажется, перед войной жила в Москве, а Виктор — из Полоцка. А зачем вам?
— Просто стало интересно, — я улыбнулся. — А не знаете, почему они решили поселиться именно тут?
—
«Да, я знаю, только что оттуда». Но вслух я такое говорить постеснялся.
— Спасибо за совет, — я улыбнулся. — Обязательно к ним наведаюсь, ветеранов мало осталось, нужно проявлять к ним внимание.
Думаю, если бы эта женщина знала, где я работаю, она бы поняла всю двусмысленность этой фразы. Мы ещё немного обсудили проблемы музейного дела, и она настолько расчувствовалась, что не поленилась, сходила в запасники и подарила мне копию совместного снимка четы Гинзбургов.
Уже в гостинице я рассмотрел эту фотографию чуть ли не под микроскопом, сравнивая её с фото в своем удостоверении, и понял, что всё не так плохо — те, кто знал молодого Гинзбурга, вряд ли нас спутали бы. Но и мать «моего» Орехова была права — мы с отцом были очень сильно похожи. С поправкой на аберрацию её памяти, конечно.
* * *
Хотя забор в доме Гинзбургов давно следовало бы подновить, калитка открылась без скрипа. Я прошел по выложенной давно утонувшими в земле камешками дорожке, немного постоял на крыльце — как вчера стоял Виктор Гинзбург — и без стука открыл дверь. Меня встретили темные сени — так что пришлось постоять ещё, подождать, пока глаза привыкнут, и я смогу сориентироваться в этом небольшом помещении благодаря свету, который попадал сюда через немногие щели в рассохшихся стенах. Открывать следующую дверь было всё-таки страшновато, но я напомнил себе, что офицеры КГБ не должны ничего бояться. Особенно призраков далекого прошлого.
Но именно эта дверь открылась с легким визгом. Он был почти неслышен, но женщина, стоявшая у небольшой печи, всё равно обернулась.
— Виктор, ты чего-то за…
Она осеклась, когда увидела, что в дом вошёл не её муж.
— Нет, я ничего не забыл, — сказал я. — Мне в музее сказали адрес и сказали, что я могу к вам зайти. Вот я и зашёл.
И улыбнулся. Говорить правду действительно было легко и приятно.
Бывшая Тонька-пулеметчица выглядела плохо, но значительно лучше, чем на фотографиях, которые были сделаны через несколько лет в тюрьме. Сейчас на её внешний вид накладывала свой отпечаток болезнь — опухшие глаза и нос, легкая краснота пятнами. Наверняка ничего серьезного, обычная простуда, которая без лечения проходит за семь дней, а при лечении — за неделю. Но работать в таком состоянии действительно тяжко, особенно если у неё ещё и температура.
— Вы кто? — резко спросила она.