Слой 1
Шрифт:
В кафе «Отдых», на углу Герцена и Тореза, договорились о поминках и снова звонили Светлане, уточняли — на сколько человек. Сговорились на полусотне, но Лузгин настоял, чтобы порций десять держали про запас. В нынешнее богато-голодное время люди стали проявлять к поминкам повышенный интерес. К тому же на поминки, в отличие от презентаций, приходили без приглашений, и никто никого не гнал.
Деньги кончились. Кротову пришлось заехать в банк и взять из сейфа заначку. Можно было взять и дома, но не хотелось объясняться с женой. Возвращаясь в кафе для расчета, высадил Лузгина возле «Универсама». Тому домой явно не хотелось, исчезающий утренний хмель требовал продолжения, но Кротов на вялые Вовкины
— К кому? — спросил Лузгин.
— Да ты не знаешь. Двоюродная сестра жены, сам два раза в жизни видел. Мы вообще с ее родственниками мало общаемся.
И когда Лузгин уже вылезал из салона, ловил нетвердой ногой далекую землю — высока же «джипова» посадка, — сказал вслед:
— Ты только Светке не проговорись, что мы на день рождения идем. Охоты никакой, но не придем — обидятся.
Лузгин понимающе кивнул, захлопнул дверцу, отсалютовал по-американски, от середины хмурого лба, мелькнул за правыми стеклами и исчез. Кротов дождался сигнала и вырулил влево.
В кафе он распечатал новую пачку пятидесяток, отсчитал три миллиона — расценки были двух разрядов: по двадцать пять и по пятьдесят тысяч на человека. Решил не мелочиться, заказал по высшему. Тетки из кафе были сочувственно-услужливыми, Кротову это понравилось.
В банке его зарплата была три с половиной тысячи долларов в месяц. Пятнадцать миллионов в русских рублях. Кротов и получал рублями, отказавшись от долларового личного счета. Эти деньги уходили на жизнь; на семью и квартиру, в общем-то, хватало. Кротов усмехнулся: как же быстро люди привыкают к большим деньгам! Вспомнил, как это было четыре года назад: приглашение на работу в банк, шесть месяцев — зам и затем — директор филиала, зарплата — в десять раз больше, чем на старом месте. Когда он принес домой первую директорскую получку, жена Ирина повертела деньги в руках, долго считала, шевеля губами, и сказала испуганно: «Столько?». Кротов не сразу, но привык к ее странной реакции на хорошее. Вместо того, чтобы смеяться и прыгать от радости, Ирина замирала и сосредоточенно хмурила брови, погружаясь взглядом и мыслями в себя, словно уже видела за радостью огромнейший темный подвох.
Нельзя сказать, что и раньше Кротов жил только на зарплату, иначе откуда бы появились и дача, и «Волга», и квартира, и постоянные карманные деньги. Он умел, что называется, «крутиться» даже в старые, советские времена, когда, казалось бы, система не предоставляла никакой возможности для предпринимательского маневра, да он и не требовался, этот маневр: его заменяла номенклатурная распределиловка, и главное было — проползти или прорваться к окошку распределителя. Кротов никогда не рвался, предпочитал ползти. Был неназойлив, лишнего не клянчил, и это ценилось. Появились дефицитные продукты из спецраспределителя на Одесской, бартерная электроника за гроши, машина из почти бесплатного фонда победителей соцсоревнования, дача из «списанных» стройматериалов, льготные путевки в Лазаревское на Черном море, в ГДР и даже в капиталистическую Японию, что по тем временам выглядело сплошной фантастикой. Кротов не брезговал и кататься «на халяву» руководителем туристических групп, хотя это и было связано с нервотрепкой и неизбежным стукачеством.
И все-таки настоящие деньги пришли только в банке. Кротов не обольщался: директор филиала — это — не директор банка, не хозяин, а скорее адъютант для особых поручений при далеком московском хозяине. Сам филиал изначально создавался для «особых поручений», его главбухша была московским шпионом, «смотрящей», отслеживала каждый директорский шаг, но Кротов и здесь выдержал характер, не стал крутить за спиной Москвы собственные левые комбинации, довольствовался
Кротов хорошо запомнил свой первый «откат» — двадцать тысяч долларов — от первой «разрешенной» собственной кредитной операции. Деньги принесли ему прямо в банк, в кабинет, изрядно его напугав. Принесшие деньги парни в черных твидовых пальто с легкой усмешкой наблюдали, как он испуганно прикрыл бумагой легшие на стол две зеленые пачки, такие аккуратные и твердые, как деревяшечки, потом сбросил доллары в ящик стола и неосознанно поглядел в окно, лязгая ключом в замочной скважине: не видит ли кто?
Вечером, лежа с Ириной в постели, Кротов вытащил из-под подушки зеленые брикетики и положил их жене на живот. Они смотрели по видику американскую мелодраму «Красотка» с Ричардом Гиром и Джулией Роберте. Смотрели не в первый раз, фильм нравился Кротову, потому что его Ирина была очень похожа на кинозвезду Джулию: такие же волосы, рот, слегка курносый «американский» нос. Ирине тоже нравилась «Красотка», хотя погрузневший экс-штангист Серега Кротов был далеко не Ричард Гир и даже не Арнольд Шварценеггер. Наверное, ей просто нравился сам голливудский плейбой с мудрыми глазами, а может, и вся эта заокеанская сказка в целом.
Ирина была из небогатой семьи, в рыночные времена ставшей попросту бедной. Отец работал на моторном заводе, чуть не попал под сокращение, месяцами «гулял» в неоплаченных «административных отпусках». Мать, в прошлом работник госторговли средней руки, женщина по торговым меркам глупая, то есть не набивавшая каждый вечер по три сумки наворованного, в новой рыночной торговле и вовсе потерялась и теперь мыла полы в какой-то крутой конторе на Червишевском тракте, неподалеку от дома. Когда отец Ирины умер от инфаркта, мать и вовсе сошла с катушек, стала выпивать с соседями по площадке, откровенными бичами, нигде не работавшими, но напивавшимися каждый день.
Конечно, Кротовы ей помогали, но не по годам взрослая Ирина предпочитала денег много не давать: сама платила за родительскую квартиру, покупала матери продукты и одежду и строго-настрого запретила Сергею в этот процесс вмешиваться. Тем не менее Иринина мама звонила Кротову на работу, жаловалась на здоровье и цены в аптеках, иногда дежурила возле кротовского гаража по вечерам: мол, какая встреча, шла тут от знакомой… Уставший за день Кротов сразу лез в карман, теща жеманно отмахивалась ручкой, но деньги всегда брала, сотни две-три.
Однажды перед тещиным днем рождения Кротов дал ей миллион, попросил купить что-нибудь себе из хорошей одежды. А потом они с Ириной приехали ее поздравлять; долго звонили, жена открыла дверь своим ключом, и они увидели многодавнюю пьянь и срань. Квартира была пуста, а за стеной выли песней пьяные голоса. Ирина заплакала, узнав в диком хоре высокий, какой-то юродивый материн голос.
Они оставили подарок и записку и уехали. Кротов так и не сказал жене про тот злосчастный «лимон», а спустя неделю снова встретил тещу у гаража. Хотел было поругаться, но снова полез в карман. Однако с той поры больше сотни тысяч никогда не давал. Теща опять деланно жеманилась, опять брала — быстро, клевком руки — и подмазывалась к зятю, говорила, какой он добрый, понимающий человек, а вот дочь родную мать не понимает, не уважает… Кротову давно обрыдл весь этот пригаражный дешевый театр, но он терпел и молил Бога только об одном: чтобы теща хотя бы в этот раз не попросила отвезти ее домой, потому что в машине Иринина мама начинала стонать новую пьесу: как повезло ее дочери, как повезло в жизни Кротову, не все же умеют так устроиться…