Слой 3

Строгальщиков Виктор Леонидович

– Вы что, не выспались? – спросил Вайнберг, критически разглядывая лица гостей.

– Куда там! – вздохнул Савич.

– Отлично выспался, – сказал Кротов, потягиваясь в кресле. – Скажи, пусть кофе принесут.

– Трудяги, – усмехнулся Вайнберг. – Ну и как, раскололся Сусоев?

«Ты погляди-ка, стук у Ленечки налажен», – уважительно подумал Кротов.

Сусоева они пасли недели две. Руководитель зарегистрированной в окружной столице посреднической фирмы, через которую шла торговля «городской» нефтью в Европе, был крайне осторожен и трудноуловим. Взяли его нынче ночью на автотрассе, договорившись с гаишниками. Сусоев ехал в Сургут не на «джипе» с блатными номерами, как обычно, а на простых «жигулях» с одним охранником без камуфляжной формы, с автоматом под сиденьем.

К охраннику претензий не было, но вот второй ствол, обнаруженный в чехольчике аптечки – плоский газовый пистолет, переделанный под боевой патрон калибра «пять-сорок пять», вызвал бурные крики гаишников. Сусоев с охранником просчитали ситуацию: колют на взятку, козлы, – расслабились и потеряли бдительность. И когда охранник, оставив хозяина у машины, пошел в гаишный вездеход «улаживать вопрос», Сусоева взяли сзади, без звука, и уволокли в кусты, не забыв прихватить портфель с документами. Охранник в «газике» полез в карман за бумажником, достал пачку долларов толщиной с большой палец, и тут гаишники вдруг стали гневаться про взятку и даже съездили ему пару раз по морде, потом вытолкали из машины, и тут обнаружилось, что хозяин исчез, смылся в темноту с портфелем. Гаишники для порядка поездили туда-сюда, потом вызвали по рации дежурную группу милиции. Охранника привезли в горотдел и заставили всю ночь писать объяснительные. Парень явно растерялся и охотно «валил» пистолет на сбежавшего. А в это время его хозяин сидел в подвале спортивного комплекса перед телекамерой и отвечал на вопросы. Поначалу Сусоев нагличал и грозился, но ему дали понять, что пистолет пистолетом, однако нечто другое, зашитое в спинку заднего сиденья «жигулей», уже не является тайной, и Сусоев начал говорить и говорил до четырех утра. Потом его отпустили и сказали, куда идти, и он пошел на милицейскую стоянку и еще час сидел в кабине «жигулей», дожидаясь, когда выпустят охранника. Кротову хотелось бы видеть эту сцену встречи и обоюдного вранья: по версии, Сусоева украли «синяки» – конкуренты из уголовных, купившие гаишников, а охранник, в свою очередь, якобы молчал в ментовке как белорусский партизан и ни словом не выдал начальника. Кротов был уверен, что о случившемся ночью молчать будут оба, особенно Сусоев, больше всего на свете опасавшийся, как бы хозяева не прознали о зашитой в сиденье сусоевской опасной самодеятельности.

Кротов посмотрел на полковника; Савич даже не шевельнулся на реплику Вайнберга, полудремал с недовольным усталым лицом, держа фуражку на коленях как руль автомобиля.

– Тебе-то что? – улыбнулся Кротов.

– Мне – ничего, – ответил Вайнберг. – Туфли вот кто-то испачкал.

– Гляжу я на вас, ребята, – проснулся в своем кресле полковник, – счастливый вы народ. Веселый, жизнерадостный, и игры у вас веселые. Вот вы наиграетесь и слиняете, а старый несчастный полковник милиции...

– Ты прав, Петрович, – сказал Кротов. – Генералом на этой должности не станешь никогда.

– Какие генералы! – Савич помахал фуражкой улица.

– На пенсию бы выйти... по-хорошему. Так вы же не дадите, сволочи, с вашими гадскими играми. Не приведи господь, покалечат сегодня кого-нибудь... Или псих какой сыграет в Анну Каренину...

Подали кофе с мелким хрустящим печеньем.

– Колбасы бы кусок, – поморщился Савич. – Или по рюмке хотя бы.

– Шеф не любит, когда от людей попахивает.

– Шеф-шеф, – передразнил полковник Кротова. – Он у вас, как я понял, романтик... Такие долго не живут.

– Поосторожнее, Петрович, – сказал Вайнберг.

– Да я не про это... Зачем? Сам себе шею сломает, и мы вместе с ним... Не, гробанулась пенсия, точно гробанулась.

– Да перестань, – отмахнулся Кротов, – кому ты нужен? Изберем спокойно Слесаренку – досидишь при нем до пенсии как миленький, никто тебя не тронет, Петя.

– Выходит, решение принято? – спросил Вайнберг без ерничанья. Кротов пожал плечами:

– К тому идет, Аркадьич, –и добавил спокойно, будто о чем-то вполне разумеющемся: – Ты с нами, или как? Определились?

– Не так все просто, Сережа. Округ его поддержит?

– Поддержит, – сказал Кротов уверенно. – Был разговор.

– С кем? С Филипенко? Этого мало.

–

Губернатора округа – мало?

– Над ним тоже люди есть.

– Не твоя забота, Аркадьич. Я же сказал: был разговор.

– Чубайс с Немцовым, что ли? В «молодые реформаторы» записываетесь? Староват ваш Слесаренко для «молодого реформатора». Или на Черномырдина вышли? Единым блоком – один в мэры, другой в президенты?

– Послушай, Ленечка, давай не будем... Тебе вечером звонили?

– Допустим.

– Сказали?

– Допустим.

– В чем тогда вопрос, Ленечка?

– Гляжу я на вас... – Полковник вздохнул и заткнул рог печеньем.

У Кротова с Вайнбергом – и, как ни странно, с полковником гоже – контакт образовался сразу, без приглядок и пристрелок, потому что все они были друг другу понятны и существовали в едином понятном пространстве, где все читалось и просчитывалось, как в шахматах, и все имело цену и порядковый номер. У каждого из них, как у луны, была своя темная сторона, но она заведомо в расчет не принималась, словно ее и не было вовсе, и это общее сознание отчетливой границы игрового поля сближало всех троих при явной разности и судеб, и характеров.

– Во сколько поезд? – спросил Вайнберг.

– В полпятого, – сказал полковник и коротко глянул на часы. – Не нравится мне это, парни...

– Ты когда звонить будешь, Аркадьич?

– В три. Попрошу назначить на четыре. Успеешь?

– Вполне.

– А если Слесаренко догадается? – вклинился полковник. – Он ведь не дурак, у него чутье звериное...

– Не твоя забота, Петрович, – сказал Кротов.

– А Зырянов? А депутат этот несчастный? Их на рельсах оставлять нельзя.

– Приедут, вот увидишь. Как дела с деньгами, Леонид Аркадьевич?

– Ночью привезли спецрейсом. Пока вы по кустам Сусоева таскали, шерлокхолмцы...

– Ни-че-го не знаю про кусты, – решительно заявил полковник. – И знать не желаю. Я всю ночь на рельсах просидел.

– Поделишься? – ехидно бросил Кротов Вайнбергу.

– А вот этого и вовсе слышать не хочу, – сказал полковник и захрустел печеньем.

– Как твои азербайджанцы? – спросил Вайнберг. Полковник замотал головой, сглотнул, запил и сказал:

– Дохлый номер.

– Ты их все-таки попридержи, – посоветовал Кротов. – Сейчас не время.

– А дальше – время? – Полковник закашлялся, балансируя в воздухе чашкой. – Дальше только хуже будет.

Если я «азеров» перед выборами отпущу, всем хана сметут не глядя. Лучше уж сейчас, как-нибудь вытерпим, а там, авось, еще кого зацепим.

– Что, совсем глухо?

– Алиби железное.

– Черные показывают?

– Если бы... Наши, местные.

– Вот черт! – сказал Кротов. – Обидно.

– Знали б вы, как мне обидно, – сказал Вайнберг. Ведь если не азербайджанцы – значит, мы. Так, полковник?

– Версий много, – уклончиво промямлил Савич.

У мэра Воронцова в последний год совсем разладились отношения с «Севернефтегазом», об этом знали и в городе, и дальше. Нефтяная компания прочно увязла в болоте неплатежей, бюджетных и кредиторских долгов, московских интриг конкурентов и свары между новым и прежним руководством. Это сразу сказалось на городе, вся жизнь которого вращалась вокруг «Севернефтегаза» единственного, как принято было говорить, «градообразующего предприятия». Дело было не только в невыплаченных городу налогах, было в чем-то еще, даже не в личной вражде Воронцова и Вайнберга, было темнее и глубже. На поверхности же реял выброшенный мэром призыв к немедленной национализации нефтяной компании: «новых русских» разогнать, вернуть любимый «Севернефтегаз» взрастившему его народу, то бишь городу, в прямое управление. Воронцов летал в Госдуму и запустил через депутата Лунькова соответствующий законопроект. Вайнберг открыто смеялся и пропадал в заграницах, убеждая всемирно известную нефтяную компанию «Шелл» вложить миллиарды в совместную разработку месторождений, как вдруг одиозный законопроект едва не прошел «первым чтением» в Государственной Думе, и все испугались по-крупному; Вайнберг тоже полетел в Москву и долго шлялся коридорами бывшего госплановского здания на Охотном ряду и вернулся ни с чем, злой и дерганый, и тут же застрелили Воронцова.