Случай в электричке
Шрифт:
Старик вздохнул.
— Да поймите же, это живое создание, это инструмент с душой, с голосом, он сделан не для того, чтобы лежать на комоде... И ничего не случится, уверяю вас, уверяю.
Наташа впервые оказалась в Москве. В другой раз эта долгожданная встреча взволновала бы ее, обрадовала, но сейчас... Наташа так нервничала перед встречей с профессором Дашкевичем, что почти и не видела города, все слилось в какой-то туманный и общий силуэт, хотя день был ясный, солнечный. Запомнила козырек крыльца над тротуаром, широкие ступени лестницы, зеркала в бесшумном лифте, дверь, обитую черной
Он окинул быстрым взглядом Наташу и сказал:
— Отдохни, отдышись!
Наташа открыла замки футляра и вынула скрипку. Профессор, увидев инструмент, чуть прищурился и уже не сводил с него глаз.
Если бы Наташа была способна что-либо видеть, когда начинала играть, она заметила бы, как в его глазах погасла ирония, как ее сменили сначала удивление, а затем какое-то беспокойство. Профессор следил за каждым ее новым тактом, опасаясь, что она ошибется, сфальшивит.
...Наташа опустила смычок.
Профессор обратился к Елене Викторовне:
— Я увидел в руках вашей дочери скрипку Лаурентиса Сториони и испугался! Иногда лишь обладание таким инструментом возбуждает у родителей необоснованные надежды, что их ребенок может стать скрипачом. Мои опасения рассеяны! Ваша дочь бесспорно одарена. У кого и где она училась?
— У сельского священника!
— Хм! Какие только неожиданности не подбрасывает нам жизнь! Священник! М-мда, подумайте только, сельский священник!
— Он сказал, что Наташа первая его ученица.
— Ну, он отлично справился, вернее сказать, они вдвоем справились с первыми задачами. Если вы хотели спросить меня, стоит ли вашей дочери учиться, мой ответ таков: не только стоит, но необходимо! Не-об-хо-ди-мо! Девочка — мало сказать — способная.
Елена Викторовна решилась. Она перебралась в областной центр. Наташа поступила в музыкальную школу и каждую неделю ездила в Москву, к профессору на занятия.
Незаметно пробежали школьные годы, после десятилетки Наташа поступила в консерваторию. И первое, что она сделала, написала благодарственное письмо Теремецкому. Тут же пришел ответ с поздравлением и глубочайшей просьбой повидаться с ним.
Наташа собралась к Теремецкому, но ее и Елену Викторовну позвали в правление колхоза. В кабинете у председателя сидел Теремецкий, председатель явно чувствовал себя стесненно.
Председатель колхоза — человек веселый. Без шутки фразы не скажет, а тут начал скованно, видимо, сильно его стесняло присутствие священника.
— Собрались мы сегодня, друзья мои, по несколько необычному поводу!
Он окинул взглядом собравшихся и откашлялся.
— Мы с радостью поздравим Наташу Снегиреву с поступлением в Московскую консерваторию... Это большая радость и для нас. Она здесь родилась, и, если ей суждено прославить родной край, во всем мире будут знать, что есть на русской земле село Брединка. А сегодня мы должны поблагодарить ее первого учителя.
Теремецкий наклонился и извлек из-под стола знакомый Наташе футляр
У Наташи замерло сердце, как в крутом падении, она почувствовала, что вот-вот брызнут из глаз слезы. Догадалась, не веря еще, что это возможно.
Председатель таинственно улыбался.
— Я хотел бы, — начал старик едва слышно. — Я хотел бы... — Он передохнул и повторил: — Я хотел бы тут торжественно подарить эту скрипку моей ученице. Уверен, что она станет гордостью России. Возьмите, Наташа!
— Наташа, это слишком дорогой подарок! — воскликнула Елена Викторовна. — Ой, да как же, это ведь не шутка, это ведь целое состояние! Разве можно такие подарки? Девочке?
Старик протестующе поднял руку.
На дне футляра лежал конверт с надписью: «Наталье Алексеевне Снегиревой».
Наташа поспешила прочесть:
«Дорогая Наташа!
Мне не хотелось бы выглядеть смешным в чьих-либо глазах, особенно в Ваших. Только надежда на Ваш милый нрав побудила меня оставить Вам нечто подобное завещанию.
Тот, кто родится на свет не с пустой душою, всю жизнь надеется оставить след в людской памяти. Не всегда эти надежды сбываются. Для того чтобы на камне запечатлелись скрижали, нужна сила каменотеса, а каменотес должен иметь еще и воображение. В пустоту канула бы моя жизнь, если бы не случай... Случай ли? Наверное, не случай, а Судьба... «Семь тысяч лет (если верить хронографам), — восклицал Карамзин, — чудесит она в мире и никому еще не изъяснила чудес своих». Думал ли я, выходя из Духовной семинарии, что закончу свою жизнь, возжигая угасающие свечи древней и простой для нашего сложного века Веры, я мучился долгими и беззвучными ночами, что жизнь прожита напрасно.
И вот однажды июньским днем Судьба подвела Вас за руку к моему дому... И если моя протянутая навстречу рука помогла и поможет Вам раскрыть людям свою душу, не зря прожита и моя жизнь.
Скрипку, которую я Вам вручаю, изготовил великий мастер из Кремоны: средства на ее приобретение дал труд русских крепостных. Появилась она в России стараниями русского князя из древнего рода Святославичей. Родоначальником не затерявшейся в веках этой ветви был Михаил, князь Черниговский, причисленный церковью к лику святых за противостояние унижению от ордынского хана и принятую мученическую смерть. У последнего князя этой рюриковской ветви родилась дочь. Единственная — и горбунья. О, какое злосчастие! Что могло бы утешить несчастную? Открылась у нее любовь к музыке, а полюбилась превыше всякой другой — игра на скрипке. Отец привез ей из Италии скрипку нежнейшего голоса.
Не будь девочка-горбунья княжной, она нашла бы утешение в музыке, доставила радость своей скрипкой многим людям, но княжна не могла стать актрисой и ушла в монастырь.
Господи! Как же она играла! Пело исстрадавшееся сердце, стонала душа, стосковавшаяся в стеснительности и горе.
Когда пришел конец монастырям, княжна была уже игуменьей. Она призвала к себе доверенных лиц. Среди них оказался и я. Раздав монахиням драгоценную утварь и вручив им древние образа, она сказала: «Чудотворные образа — это наследие поколений. Сберегите их для того дня, когда будет возрожден монастырь». Мне она доверила скрипку: «Ныне монастырь разрушат, когда же придет час и вернется к людям вера, продай эту скрипку, и так явятся средства вновь построить монастырь...»