Случай в электричке

Саркисян Меружан Григорьевич

Княжны давно не стало. Пресеклись смертью ожидания монахинь.

Осталась скрипка. Для чего? Для восстановления разрушенной Веры? Когда-то Вера нужна была, дабы пробуждать в человеке, едва вышедшем из дикости и младенчества, чувства добрые. И всегда рядом с Верой, в иные времена и враждуя с ней, шло искусство.

Пусть отзовутся в прекрасных звуках Вашей скрипки русская доброта, чистота звенящих родников, тихая песня березовых рощ, шепот и рокот Оки, звонкий переговор сосновых боров и журавлиные клики».

...Долгушин как завороженный

слушал рассказ Наташи, пока наконец не спохватился:

— Замучил я вас. Давайте быстренько отвечайте: почему ехали в электричке в столь поздний час? Как оказались свидетельницей драки?

Наташа потупилась:

— Я даю уроки музыки одной девочке. Ее родители пригласили меня в гости на дачу. Там и познакомилась с Максимом. Он тоже студент.

— А фамилия как его?

— Честно говоря, не знаю...

...В этот вечер на подмосковной даче собрались молодые люди, в основном студенты. Среди них выделялся высокий брюнет, изысканно одетый. Это и был Максим. Он по праву считался душой курса — затейник, выдумщик всяких интересных забав, непременный участник самодеятельности, особенно музыкальной. Организовал джаз, занял первое место на шахматном турнире в институте и еще в каком-то студенческом матче. Однокурсники не могли вообразить себе без него ни одного праздничного вечера.

И сейчас он был в центре внимания, сыпал шутками и каламбурами, здорово танцевал. Выйдя в соседнюю комнату, он увидел Наташу.

Максим чутко воспринимал красоту. Наташа ему понравилась. Он сразу понял, что тут нужна деликатность, что обычные его шуточки не будут иметь привычного успеха, и он только уронит себя в ее глазах.

— Разрешите представиться? Максим.

— Наташа.

— Скучаете?

— Нет, я жду, когда найдется попутчик до станции. Одной уже страшновато. Поздно ведь.

...Неслышно падал пушистый снег, одевая бесчисленными блестками ветви старых елей, тропка едва угадывалась. Шагов не слышно. За заборами тоскливо взлаивали собаки, редко, незлобно.

Миновали темный лес, крутой подъем к станции, и вот они на платформе.

Пассажиров мало, всего три пары. Максим и Наташа сели в пустой вагон. Неожиданно вошли два подвыпивших молодца. Один из них уставился помутневшими глазами на Наташу. Он хотел что-то сказать, но не смог, получилось какое-то мычание. Собрав силы, сосредоточившись, он окликнул:

— Серега, глянь!

Тот, кого звали Серегой, оглянулся, и его губы расплылись в длинной, глупой улыбке. Они подошли, опустились на скамейку напротив Максима и Наташи.

— Ай да лапушка! Бросай своего хахаля! Идем с нами!

— Пошли вон! — крикнул Максим, не подумав о том, что за этим последует. Тот, кого назвали Серегой, встал и столкнул его со скамейки. Максим вскочил и с силой дернул хулигана за руку.

— А-а! — раздался возглас второго. Он вмиг оказался рядом. В руке — нож. Максим вспрыгнул на соседнюю скамейку и тычком, неумело, ударил нападающего ногой в грудь. Не так-то сильно и ударил, не подозревая, разумеется, что случайно попал в одно из самых уязвимых мест. Парень осел, не издав ни звука.

— Ты! — раздался вопль Сереги. Максим

спрыгнул со скамейки и в ярости вцепился обеими руками ему в горло.

Сергей пытался вырваться и тянул Максима за собой к двери, но, видимо, ослабел, стал задыхаться и беспорядочно размахивал рукой с ножом.

Наташа бросилась за помощью. Остальное Долгушин видел...

В душе он сразу встал на сторону Наташиного спутника — хулиганы в электричках всем достаточно досаждали, чтобы их так возненавидеть, но есть нормы, есть закон! Он пригласил Максима Габера и поинтересовался, достаточно ли хорошо тот себя чувствует, чтобы давать показания.

— Конечно! Пустяки!

Такая легкость обеспокоила Долгушина. Молодой человек явно не понимал, что ему угрожает. Прямо указать на это Долгушин не имел права: один из напавших находился в тяжелом состоянии, опасались за его жизнь. Врач сделал предположение, что тот, кто его ударил, владеет приемами карате.

Вставал вопрос, не нарушил ли Максим допустимый предел самообороны.

— Гражданин Габер, — начал Долгушин, — вы нанесли удар нападавшему в жизненно важный центр. Если бы удар был сильнее — мгновенно могла наступить смерть. В связи с этим у меня к вам вопрос: не занимались ли вы и не занимаетесь ли в секции карате, дзюдо, самбо?

Вмешалась Наташа:

— А если бы его пырнули ножом, с кого бы вы спрашивали?

Долгушин поднял глаза на Наташу — ее вмешательство недопустимо во время допроса. Следовало бы сделать ей замечание, но нет, с ней так не надо.

— Справедливый вопрос, — ответил он. — Но сначала нужно точно установить, доказать, что нападавший был готов применить нож. Врач сообщил, что нападавший очень плох, а смертельный исход — дело серьезное, сами понимаете... Требуется выяснить: не превышен ли предел самообороны? Отсюда и мой вопрос о спортивных секциях. Я советую отвечать правдиво, Максим. Мы ведь все равно выясним. От вас мы должны сейчас слышать только правду.

— Я никогда не занимался ни в одной спортивной секции, кроме шахматной, и ни разу до этого случая не дрался! — воскликнул Максим. — Даже в школе! А жаль, что не занимался карате или дзюдо! Оказывается, это жизненно необходимо!

— Даже если иметь в виду только этот эпизод, то ваше утверждение весьма спорно! — заметил Долгушин...

Когда уходили Наташа и Максим, уже начинало светать. Прощаясь, Долгушин невольно задержал Наташину руку в своей. Ее пальцы неожиданно дрогнули. Долгушин смутился, Наташа почувствовала это, мягко улыбнулась и сказала:

— С добрым утром. Уже утро. Новый день начинается...

Существуют неуправляемые движения души. Почему-то вдруг ему вспомнились строчки Александра Блока: «И невозможное возможно, дорога дальняя легка, когда блеснет в дали дорожной мгновенный взгляд из-под платка...»

Они встретились случайно (столько лет он не видел Наташу!), и встреча эта какая-то нелепая: с показаниями, наводящими вопросами, протоколом.

Впрочем, он ведь успел сказать: «Когда будет ваш первый концерт, не забудьте пригласить! Я ведь как-никак ваш земляк».