Случай в электричке
Шрифт:
Авдонина-младшего увели, отца отпустили.
Следующим на допрос вызвали Москалева. Его заплывшие глазки быстро и беспокойно перебегали с Чагова на Долгушина.
— Что вы можете еще сказать о покушении на Чернышеву? — спросил Чагов.
Москалев стрельнул в него глазками.
— Это смотря что нужно? По обстоятельствам...
— Нужна правда!
Москалев притворно вздохнул.
— Правда? Всю правду кто же знает...
— Где вы находились двадцать второго декабря в двадцать три часа пятнадцать минут?
Арестованный
— Вы меня не так поняли! Врать я не собираюсь, запираться тоже! Мне известно, что следствие и суд учитывают откровенность! Я только сказал, что всей правды не знаю, стало быть, ее и повернуть можно не только в неправду, но и куда угодно. Это уже на вашей совести, что именно двадцать второго декабря! Я за датами не следил! Как-то однажды мы с Авдониным сели в электричку и поехали на дачу.
— Чья это дача? К кому вы поехали?
Москалев хитро прищурился:
— А вы еще не знаете? Что ж отвечу, дача принадлежит моей родной тетушке. Балует она меня! Кислород, озон, воздух-то там какой! И выпить приятно, и музыку послушать, опять же, холодильник всегда полон и есть где потанцевать... Эх, если бы не это дурное дело!
— Добрая у вас тетушка! Надо полагать, состоятельная женщина?
— Нет, нет! Она не работает в торговле, не подумайте чего худого! Скромный человек. В какой-то конторе ставит чернильные точки. Это вы, конечно, проверите! Заранее говорю — не ворует! Овдовела, дачу унаследовала.
— О тетушке пока достаточно, — заметил Чагов. — Итак, признаете, что двадцать второго декабря сели в электричку с Авдониным. У нас есть показания, что в вагон вы вошли вместе с девушкой, сели с ней рядом, переговаривались. Как и где вы с ней познакомились?
Москалев картинно развел руками:
— Да кто же из нас не знакомился на улице? Вы разве не обратите внимания на красивую девушку? Когда мы вышли на платформу, электричку еще не подали. И тут Авдонюшка вдруг встал как вкопанный! Будто его кто по голове мешком с мукой хватил. «Вот она, — говорит, — королева моего сердца! Я ее давно приметил, да боязно подходить, вдруг от ворот — поворот?» А я ему: что же тут страшного-то? Все надо с шуточкой, легко, не тяжеловесно! Авдонюшка — человек тяжеловесный...
Чагов перебил Москалева:
— Авдонюшка — это Авдонин?
— Ну да. Серьезный парень! Всякий пустяк в трагедию возводит. Будто бы всю жизнь видит сквозь узкую щель, и видит только то, что перед ним, а вширь, в стороны да подалее, ничего не видит! Это и вам ясно станет, когда пообщаетесь! Тут моя вина! Знал за Авдонюшкой тяжкий характер, не надо бы способствовать знакомству. И сам не удержался, очень уж приятная была девушка. Я к ней с шуточкой, с анекдотами. Комплиментов не говорил! Комплименты нужны потом, первое знакомство утяжеляют. Представьте себе, не оборвала! В вагон мы, естественно, сели вместе. Авдонюшка напротив, я рядом.
—
Москалев улыбнулся:
— Гражданин следователь, вы это знаете! Мало было народу, мало!
— Вы, конечно, поинтересовались, как фамилия, как имя этой девушки?
— A-а! Понимаю! Вы нашли ее сумочку на даче... С паспортом!
— Сумочку? — переспросил Долгушин. — Нет! Сумочки мы не нашли!
Москалев будто бы удивился. Вскинул вверх брови и повел взглядом в сторону.
— Хм! Странно! Фамилию мы ее узнали по паспорту... Валентина Ивановна Чернышева. В вагоне она нам сказала, что ее зовут Валей.
Долгушин вспомнил: студенческий билет ее остался в пальто, они его не видели, стало быть, не могли знать, где она училась.
— Ее студенческий билет вы видели?
— Нет! — вырвалось у Москалева, и это было искренне.
Долгушин тут же уточнил:
— Что вообще в сумочке было?
— Денег три рубля, мелочь, паспорт, тетрадь с каким-то конспектом...
— В грабеже вас не обвиняют! — пояснил Чагов. — Однако вернемся к вагону. Вы мирно беседовали, шутили, анекдоты рассказывали... Почему вдруг вам взбрело в голову потихоньку, исподтишка прорезать ей ножом пальто?
— Вы хотите спросить, не сговаривались ли мы заранее затащить ее на дачу и так далее? Нет, не сговаривались! Я не нуждаюсь в этих забавах, гражданин следователь! Я человек веселый, молодой — меня девушки любят!
— Не сговаривались! Так почему же вам понадобилось резать пальто, грозить ножом?
Москалев подался вперед.
— Все шло гладко, гражданин следователь! Но я знал, знал, что возникнут трудности! Обязательно возникнут!
— В чем же? Мне кажется, пока вы говорили правду.
— Трудности есть! — согнав с лица улыбку, вздохнул Москалев. — Я рассказывал о событии вообще. Сейчас я должен показать на товарища... Или, выражаясь вашим языком, — на соучастника! Не товарищ мне Авдонюшка, хоть и ласково я его тут называю.
— Вы что же, намерены торговаться со следствием? — строго спросил Чагов.
— Не надо! Не надо сердиться, гражданин следователь! Почему бы и не поторговаться! Ведь предмет торга не что-нибудь, а свобода! Я за каждый год свободы отдам... Что и говорить, все отдам!
— Торговаться не будем! — оборвал Чагов.
— Жаль! — протянул Москалев. — Вы не будете торговаться, а я все же попробую! Я уже говорил: Авдонюшка человек мрачный и тяжеловесный! Здесь, на следствии, а на суде тем более всплывает, что и как я на него показывал! Вдруг мы с ним попадем потом в одну колонию? Там вы меня защитите от него? Я жизнь люблю, ой как люблю жизнь!
— В одну колонию никак не попадете. Даже если бы попросились, не попали бы.
— Хорошо! — одобрил Москалев. — А теперь у меня еще вопрос: вы, что же, нас обоих меряете на одну мерку?