Случайные люди
Шрифт:
Я сжала зубы и пошла быстрее. Спросила Мастера резче, чем хотела:
— Вы умеете лечить?
— Возможно, я уже упоминал, что Четверо не были щедры и не пожелали ниспослать мне…
— Ясно, — сказала я. Поглядела на него. Мастер одной рукой придерживал сумку, другой вцепился в ее ремень, словно приехал из какого-нибудь Варыкино поступать и торчит теперь на Витебском вокзале и боится, что у него сопрут чемодан со штопаными штанами "адидас" и единственными приличными ботинками, потому что слышал, что в большом городе все
Беженцы принялись останавливаться. Сначала самые последние. Они сначала оборачивались на нас, а потом встали и глядели. Я придержала пареньков, выступила вперед. Женщины прятали детей за спины. На них оглядывались и тоже останавливались, и так уже стояла порядочная часть хвоста колонны. Глядела на нас с Мастером и, особенно, на наших случайных солдатиков.
Ближайшая женщина покопалась в юбках, протянула нам что-то. Я сначала подумала — камень. Потом пригляделась. Хлеб был настолько старый и запыленный, что лучше уж и в самом деле грызть орудие пролетариата.
Женщина выпряглась из своего тюка, поставила на дорогу, отдала хлеб ребенку — я так и не поняла, мальчик это или девочка, ребенок тут же впился зубами, женщина шлепнула его по рукам, показала на нас. Ребенок протянул кусок и стоял так, глядел в сторону. Женщина вытащила из тюка блюдо, похожее на оловянное, показала нам, подала. И орки вокруг нее стали поступать так же, стояли с посудой и едой в вытянутых руках.
— Мы… э… хотим помочь, — сказала я. Показала руки без оружия.
Нам что-то ответили вразнобой. Я пихнула Мастера локтем.
— Вы говорите по-орковски?
Мастер поджал губы, выставил подбородок и сказал с самодовольством и презрением, словно его спросили о любимой книге, а он ответил: "Феноменология духа" Гегеля:
— Низшие языки не представляют ценности ни для магического искусства, ни для разумного разговора.
— Я понимаю немного, — сказал один из пареньков, обошел меня. — У нас недалеко жили выблядки.
Я подумала, что отучать его выражаться буду в другой раз, и спросила:
— Что они говорят?
— Известно, что. Хотят откупиться.
— В смысле?
— Чтоб мы их не убивали.
— Они решили, что мы их грабим?
Паренек торжественно кивнул.
— Мы никого не грабим, — уточнила я. — Скажите им, что нам ничего не нужно, мы ничего у них не отберем.
Паренек, то и дела закатывая глаза в задумчивости, кое-как выразился. Беженцы, которые жались зачем-то к обочинам, опустили скромные отдарки и внимательно теперь на нас пялились. Толпа понемногу редела, задние ряды побежали догонять колонну.
— Теперь спросите, часто ли их тут грабят?
Паренек почесал щеку и гаркающе что-то проговорил, взвизгнув в конце. Наверняка у него чудовищный акцент.
Вперед выступил заморенный орк с рукой на перевязи. Через
— Говорят, часто, — перевел паренек. — Когда разбойники, а в последний раз — просто из деревни народ с косами, с вилами. Увидели, что безоружные, отобрали еду и у кого что было. Почти никого не убили. Убивали только в тот раз, когда сопротивлялись.
— Скажите, что нам по пути, мы пойдем с ними и постараемся их защитить по мере сил.
Паренек сначала долго смотрел на меня, потом на орков, но все-таки сказал, причем, видимо, добавив от себя, потому что беженцы отступили, подобрали пожитки и, опасливо оглядываясь и не позволяя детям на нас глазеть, побежали догонять своих.
Я потерла занывшее от напряжения плечо и зашагала следом.
— Это, конечно, ваше право, леди, — сказал Мастер шепотом, когда мы влились в толпу и пристроились с краю дороги, — но ваша снисходительность к тем, кто ее не достоин, не перестает изумлять.
— Мы от них отличаемся только тем, что нам выпал другой случай. "Нашим", — я сделала в воздухе кавычки, — случилось победить, нам случилось родиться от людей. От эльфов.
— Откуда вы это знаете, леди? О своей с ними сродственности. В ваших краях, судя по всему, все другое, даже нет магии. И орки наверняка другие.
— У нас их вообще нет.
Мастер удивленно помолчал и заключил вполголоса:
— Тем более. Отчего вы решили, что орки не хуже людей? Когда они могут быть злобнее и отвратительнее по натуре, природными своими склонностями, а никак не из обстоятельств. Многие именно так о них говорят.
— Люди, небось, и говорят, — дернула я плечом. — Про орков не буду, но зато я точно знаю людей, которые хуже людей. Это фашисты, нацисты, вся эта белая мразь, которая думает, что кто-то по природе ниже и хуже, и поэтому с ними можно поступать как угодно.
— Я сдаюсь, — сказал Мастер и даже поднял ладони.
— Вы не знаете, кто такие нацисты.
— Вы говорите очень убежденно, — сказал Мастер, — и этого довольно.
Терпеть не могу, когда человек просто устал спорить и поэтому соглашается — только для того, чтобы я замолчала. Какой смысл, если все останутся при своих позициях?
Я уставилась вперед и скоро заметила, что запыхалась: орки шли нога за ногу, но они были крупнее, и ноги — длиннее (как у сэра Эвина, подумала я и вздохнула), и получалось, что отмахивали они прилично.
На ночном привале, когда вся вереница сошла с дороги к деревьям, натаскала хворосту и запалила костры, я упала на сделанное Мастером покрывало, сунула под голову сумку и тут же уснула, а растолкать меня утром получилось только у дамы, которая положила мне на лицо водяную ладонь, словно надела на голову ведро.