Слуга праха
Шрифт:
Поначалу я слышал отдельные голоса, которые накладывались друг на друга и накатывали на меня волнами, но вскоре все они слились воедино.
«Грегори! Грегори! Грегори! Один Храм, один Бог, один разум!»
А он, поворачиваясь из стороны в сторону, махал рукой, кивал, улыбался и без конца посылал воздушные поцелуи. Все, и в ближних рядах, и в дальних, в восторженном исступлении выкрикивали имя кумира.
«Крови! Крови! Месть за Эстер!» — послышался чей-то голос.
«Да, месть! Найти убийц!» — тут же поддержали другие.
Кто-то
«Крови! Крови! Месть! Месть! Месть за Эстер!»
Репортеры с камерами и микрофонами прорвались за веревочное ограждение и обступили нас с Грегори, наперебой задавая один и тот же вопрос: «Вам известно, кто ее убил, Грегори?»
За этим вопросом последовал град других.
«Кто это с вами, Грегори?»
«Грегори, кто ваш друг?»
«А вы тоже член Храма?»
«Кто вы?»
Я не сразу понял, что вопросы обращены ко мне.
«Что за шкатулка у вас в руках?»
Репортеры вновь атаковали Грегори.
«Что вы намерены предпринять? Каковы ваши планы?»
Целый отряд хорошо обученных людей в темном бросился к нам, окружил и оттеснил репортеров, намереваясь сопровождать нас к дому. Однако Грегори повернулся лицом к камерам.
«Эстер была невинным созданием, поистине агнцем Божьим, — громко заявил он. — И этого агнца убили наши враги».
Отовсюду послышались одобрительные возгласы и аплодисменты.
Я стоял рядом с Грегори под прицелом камер. То и дело сверкали вспышки, щелкали затворы фотоаппаратов.
Набрав в грудь побольше воздуха, Грегори снова заговорил — твердо, решительно, четко произнося каждое слово, словно правитель у трона.
«Убийство Эстер — это предупреждение. Они дают понять, что настает время, когда все праведники будут уничтожены».
И вновь толпа восторженно заревела, люди кричали, визжали, скандировали что-то.
«Не позволяйте им творить зло, ни под каким предлогом не пускайте их в свои дома и церкви. Имейте в виду, что враги скрываются под множеством личин».
Толпа продолжала напирать. Ситуация становилась угрожающей. Будто стараясь защитить, Грегори обнял меня за плечи.
Подняв голову, я увидел перед собой высокое, уходящее в небо здание.
«Входи, Азриэль», — прижимаясь губами к моему уху, шепнул Грегори.
Раздался звон разбитого стекла, и сквозь одно из окон нижнего этажа толпа хлынула в дом. Под громкий вой сирены охранники, свистя на бегу, бросились к месту прорыва, а в конце улицы показалась конная полиция.
Одни охранники провели нас в дом с сияющими мраморными полами, в то время как другие продолжали оттеснять толпу. Охрана действовала так настойчиво, что нам не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться и следовать за ними.
Это было потрясающе! Удивительное ощущение, что я живой и нахожусь в самом центре событий, воодушевляло и придавало сил. У меня возникла мысль, что только из мудрости мои прежние
И вот здесь, в столице мира, опьяненный вниманием к своей персоне, я иду рядом с уверенным в собственном могуществе Грегори.
Наконец перед нами распахнулись бронзовые, с ангелочками, двери, и мы оказались в маленькой комнате с зеркальными стенами. Грегори знаком велел охранникам остаться снаружи.
Двери закрылись за нашими спинами. Оказалось, что это кабина лифта, которая тут же поползла вверх. Увидев отражение в зеркалах, я был поражен длиной и густотой собственных волос, но более всего — свирепостью своего облика. Невозмутимый Грегори тоже смотрел на наше с ним отражение. Я выглядел таким же живым, как и он, правда значительно моложе. Оба смуглокожие, мы вполне могли сойти за братьев.
Черты его лица были изящнее, брови — тоньше и аккуратнее. Я видел резко выступающие кости у себя на лбу и подбородке. И тем не менее нас можно было счесть родственниками.
А лифт тем временем шел наверх, и в ярко освещенной кабине с зеркальными стенами мы были одни.
Но едва я успел осознать этот факт и испытать очередное потрясение, едва я широко расставил ноги, сохраняя равновесие, как двери распахнулись, и я увидел просторное, серповидной формы помещение, отделанное мрамором, шикарное и в то же время уютное. Справа и слева располагались двери, а впереди простирался широкий коридор, ведущий в комнату, за окнами которой мерцали вечерние огни.
Мы оказались на высоте, превосходящей высоту самых грандиозных зиккуратов и замков, в царстве духов воздуха.
«Вот моя скромная обитель», — тихо произнес Грегори и на минуту отвел глаза, но тут же взял себя в руки.
Из-за плотно закрытых дверей доносились голоса, слышался топот ног, потом раздался пронзительный, исполненный муки женский крик. Однако никто не появился.
«Это рыдает мать Эстер? — спросил я, зная ответ. — Она оплакивает смерть дочери?»
Грегори побледнел, лицо его стало печальным. Нет, не просто печальным. Оно отражало куда более болезненное чувство, которое он тщательно скрывал в присутствии ребе, выслушивая обвинения в смерти дочери. Мне показалось, что он колеблется, желая сказать что-то, однако в итоге он только молча кивнул. Весь его облик: лицо, поза, даже рука, безвольно повисшая вдоль тела, — свидетельствовал о глубокой скорби.
Он снова кивнул.
«Наверное, нам следует пойти к ней?» — спросил я.
«С чего вдруг?» — мрачно отозвался он.
«Потому что она плачет, — пояснил я. — Страдает. Прислушайся к голосам. Похоже, ее кто-то обижает».
«Ничего подобного, — возразил Грегори. — Они лишь пытаются заставить ее принять лекарство, которое прописал врач».
«Я хочу рассказать ей, что Эстер не мучилась, что я был там и видел, как ее дух воспарил над землей. Легкий, воздушный, он полетел прямо на небеса. Я хочу рассказать ей об этом».