Слуги правосудия

Леки Энн

Я не знаю ответа. Но я понимаю, что, хотя и вижу намеки на потенциальный раскол, уходящие в прошлое на тысячу или более лет, это лишь взгляд в прошлое. Впервые я заметила малейшую возможность, что я — «Справедливость Торена» и я — Один Эск могу не быть одним и тем же, когда «Справедливость Торена» отредактировала воспоминания Один Эск о бойне в храме Иккт. В то мгновение я — «я» была этим поражена.

Это затрудняет пересказ этой истории. Потому что «я» по-прежнему была собой, единой, одним целым, и тем не менее я действовала против самой себя, вопреки

своим интересам и желаниям, иногда тайно, обманывая себя о том, что я знала и делала. И мне трудно даже сейчас понять, кто какие действия осуществил или кто какой информацией обладал. Потому что я была «Справедливостью Торена». Даже когда не была ею. Даже если я больше ею не являюсь.

Наверху, на палубе Эск, лейтенант Дариет попросила разрешения войти в каюту лейтенанта Оун и обнаружила, что Оун лежит на койке, уставившись невидящим взглядом в потолок и заложив за голову руки в перчатках.

— Оун, — начала она, умолкла и грустно улыбнулась. — Я пришла полюбопытствовать.

— Я не могу говорить об этом, — ответила лейтенант Оун, все еще глядя вверх, охваченная ужасом и гневом, но не давая этим чувствам отразиться в голосе.

В кают-компании Вар Мианнаи спросила:

— Каковы политические симпатии Дариет Сулейр?

— Я полагаю, что у нее таковых нет, — ответила я ртом Один Вар.

Лейтенант Дариет вошла в каюту лейтенанта Оун, села на край койки, возле ее ног без ботинок.

— Не об этом. Есть ли что от Скаайат?

Лейтенант Оун закрыла глаза. Все еще напуганная. Все еще рассерженная. Но ее чувства несколько изменились.

— С чего бы это?

Лейтенант Дариет помолчала три секунды.

— Мне нравится Скаайат, — сказала она наконец. — Я знаю, что ей нравишься ты.

— Я была там. Это было удобно. Ты знаешь, мы все понимаем, что вскоре уедем, и как только это произойдет, у Скаайат не будет причины тревожиться о том, существую я или нет. И даже если… — Лейтенант Оун умолкла. Сглотнула. Сделала вдох. — Даже если бы это ее волновало, — продолжила она, и ее голос звучал чуть менее уверенно, чем прежде, — это не будет иметь никакого значения. Я — не та, с кем она захочет связываться, больше нет. Если я была такой когда-либо.

Ниже Анаандер Мианнаи сказала:

— Лейтенант Дариет кажется сторонником реформ.

Это меня озадачило. Но у Один Вар не было своего мнения, поскольку это всего лишь Один Вар, и он никак телесно не откликнулся на мое замешательство. Я осознала — внезапно, ясно, — что использовала Один Вар как маску, хотя и не понимала, почему или как я это делаю. Или почему эта мысль пришла мне на ум сейчас.

— Прошу прощения у моего лорда, но я не рассматриваю это как политическую позицию.

— Неужели?

— Да, мой лорд. Вы приказали осуществлять реформы. Верноподданные граждане будут их поддерживать.

Одна Мианнаи улыбнулась. Другая встала, вышла из кают-компании и отправилась по коридорам палубы Вар, пристально все рассматривая, но молча и не обращая внимания на сегменты Один Вар, мимо которых проходила.

Лейтенант Дариет скептически молчала, и лейтенант Оун проговорила:

— Тебе легко. Никто не думает, что ты становишься на колени ради каких-то преимуществ, когда ты отправляешься с кем-нибудь

в постель. Или что ты задираешь нос. Никто не спрашивает, о чем только думал твой партнер или как так вышло.

— Я тебе уже говорила, что ты слишком чувствительна к этому.

— Неужели? — Лейтенант Оун открыла глаза, приподнялась на локти. — Откуда ты знаешь? Ты много раз такое испытывала? А я — да. Все время.

— Это, — сказала Мианнаи в кают-компании, — более сложный вопрос, чем многие осознают. Лейтенант Оун — сторонница реформ, несомненно. — (Я пожалела, что у меня нет физических данных от Мианнаи, чтобы я могла объяснить резкость, прозвучавшую в ее голосе, когда она упомянула лейтенанта Оун.) — И Дариет, наверное; хотя насколько сильно она их поддерживает — это вопрос. А остальные офицеры? Кто за реформы, а кто против?

В каюте лейтенант Дариет вздохнула.

— Я просто думаю, что ты слишком беспокоишься об этом. Кому интересно, что говорят такие люди?

— Легко не беспокоиться, когда ты богата и равна по социальному положению таким людям.

— Это не должно иметь значения, — настаивала Дариет.

— Не должно. Но имеет.

Лейтенант Дариет нахмурилась. Она была недовольна и разочарована. Такие разговоры уже случались прежде, и всякий раз они проходили одинаково.

— Ладно. Не важно. Тебе следует отправить Скаайат послание. Что ты потеряешь? Если она не ответит, значит не ответит. Но может быть… — Лейтенант Дариет чуть приподняла плечо и руку. Этот жест означал: рискни — и увидишь, какие карты сдаст тебе судьба.

Если бы я промедлила в ответе на вопрос Анаандер Мианнаи даже секунду, она поняла бы, что коды замены не работали. Один Вар был весьма, весьма невозмутим. Я назвала нескольких офицеров, которые имели определенные мнения — за или против.

— Остальные, — закончила я, — довольствуются тем, что следуют приказам и выполняют свои обязанности, не слишком беспокоясь о политике. Насколько я могу судить.

— Их можно склонить в одну или другую сторону, — заметила Мианнаи.

— Не готова сказать, мой лорд. — Мой страх возрастал, но я воспринимала его как-то отстраненно. Возможно, из-за полной невосприимчивости моих вспомогательных компонентов это чувство казалось далеким и ненастоящим. Знакомые мне корабли, которые сменили свои экипажи из вспомогательных компонентов на человеческие, говорили, что они стали по-другому чувствовать, хотя это не вполне соответствовало тем данным, которые они мне показывали.

Отголоски пения Один Эск долетели до лейтенантов Оун и Дариет, простая песня из двух частей.

Я ходила, я гуляла, Повстречала я любовь, Я по улице ходила, Когда встретила любовь Сказала: «Да, она прекрасней всех сокровищ, милей нефрита, лазурита, серебра иль злата».

— Я рада, что Один Эск снова стала собой, — сказала лейтенант Дариет. — Тот первый день был мрачным.

— Два Эск не пела, — отметила лейтенант Оун.