Служанка в высшем свете
Шрифт:
— Прошу прощения?
Следующие слова леди Арнсворт все прояснили.
— Но Макс все-таки усвоил урок, по крайней мере, так казалось. Он согласился остаться холостяком, чтобы Ричард мог наследовать. Не сомневаюсь, что он наслаждался свободой, меняя любовниц как перчатки. Пока не женился на вас!
Перед Верити разверзлась пропасть.
— Он обещал своей матери, что наследником будет Ричард?
— На ее смертном одре. — И она продолжила с убийственной откровенностью: — Теперь, разумеется, вы сможете наслаждаться вашим романом с Брейбруком, не опасаясь последствий.
Брейбрук?
— О чем вы говорите?
— Ох, не играйте со мной в святую невинность, девочка! У вас в животе его ребенок, и теперь Макса не волнуют ваши измены, если вы будете осторожны. Предполагается, что это его ребенок! Беременная жена — самая безопасная цель для распутников вроде Брейбрука.
Когда леди Арнсворт ушла, она едва осознала это. Что ж, теперь она опять одна.
И теперь она может обдумать то ужасное положение, в котором оказалась. Она заставила его нарушить обещание, данное матери при таких обстоятельствах, которые он должен был считать священными. Он, наверное, считает себя клятвопреступником. Обесчещенным.
Макс согласился на раздельное проживание. А она беременна. Сегодня вечером… Она должна признаться ему сегодня вечером. Ее рука стиснула подлокотник. Именно сегодня! То, что у нее день рождения, уже достаточно скверно и без этого. Каждый год в этот день она вновь переживала кошмар воспоминаний. Выстрел. Тело отца. И чувство вины. И никто никогда не спасет ее. Не скажет, что то была не ее вина.
Часы на камине пробили три. Макс вернулся час назад, но наверх еще не поднимался.
Дрожа, она натянула на себя халат, взяла свечу и выскользнула в темный безмолвный коридор. Добравшись до библиотеки, она поставила свою свечу на боковой столик и тихонько приоткрыла дверь, чтобы заглянуть внутрь.
Время покатилось вспять, в ночной кошмар, от которого она так никогда полностью и не избавилась. Знакомый молчаливый силуэт, освещенный мерцающим огнем камина. Под локтем — столик для вина, на нем полный бокал и почти пустой графин. Только не Макс! Только не он!
— Макс? — прошептала она.
Он никогда так не выглядел. Почему же он сейчас такой? Почему именно в эту ночь? Он слепо сощурился:
— Верити?
Ее личная боль удвоилась за мгновение, за один удар сердца, когда она увидела его, услышала его охрипший голос. Она вспомнила, как он был привязан к ее отцу, как он верил, что и он ответственен за случившееся. Не успев помыслить ни о чем, она бросилась в комнату и упала перед ним на колени, зарывшись в его руки.
— Ох, Макс… прости меня! Я никогда не думала, что ты будешь так переживать. Пожалуйста… Тебе не в чем обвинять себя.
Запах перегара ударил в нос, но его руки сомкнулись вокруг нее, притянули ее ближе. Она почувствовала, что он покрывает неловкими поцелуями ее волосы, лоб, виски, целует все, что попадает под губы. Не думая ни о чем, только удовлетворяя страстное желание успокоить его, она подняла лицо и ошеломленно задохнулась, когда его рот впился в ее губы, овладевая ими с дикарским нетерпением.
Она вернула поцелуй с той же страстью, чувствуя его жажду и уступая жажде
Она едва могла дышать, когда он оторвался наконец от ее рта, но прошептала:
— Я думала о тебе каждый год… о том, как ты помог мне посадить колокольчики… Ты не виноват, что он застрелился. Прошу тебя, Макс. Ты должен поверить. Это я виновата…
Его поцелуй заглушил ее слова, но он понял, что она говорит, что она считает причиной его пьянства. Не нужно ему было делать это. Макс знал это, хотя его оглушила боль, притупило чувство бренди, но он знал — и его это не беспокоило. Не важно, что она неправильно поняла его боль. Она принадлежала ему. А он ее потерял. Она пришла не для того, чтобы сказать, что изменила свое решение. Но он получит ее, на одну ночь, один последний раз.
Желание скрутило его. Он должен быть осторожен, взять ее нежно. Но его пальцы вцепились в тесьму ее ночной сорочки, рванули ткань с плеч. Лиф распахнулся, ткань треснула, и он стянул ее вниз, обнажив груди. Склонив голову, он втянул в себя нежную сладкую плоть и стал ласкать языком, пока ее тело не изогнулось дугой и он не услышал, как ее дыхание прервалось криком наслаждения.
Точно пожар зажегся внутри, желание вырвалось, и его самоконтроль полетел ко всем чертям. Он не мог больше сдерживаться. Он хотел ее. Сейчас же.
Верити чувствовала жаркое нетерпение его рта на своей груди, чувствовала, как разливается страстный жар по ее телу, как виток за витком нарастает напряжение. Она хотела его. Но на этот раз ей мало было получить удовольствие. Этого было недостаточно. Она хотела отдаться, отдать себя без остатка.
Она этого не вынесет. Не вынесет повторения. Его рука задрала ей рубашку на бедрах, и она попыталась запротестовать:
— Макс… — Ее голос сорвался, когда он прикусил ее нежную плоть зубами, обдав ее огнем. — Пожалуйста… не надо… остановись…
Он застыл. Его губы оторвались от ее груди, и он взглянул на нее:
— Остановиться? — Его голос был хриплым, его едва можно было узнать.
— Да, — прошептала она. — Прошу тебя… я не могу…
С диким проклятием он резко отшатнулся и скатился с нее. Приподнявшись и сев на полу, он выругался опять.
— Этого не должно было произойти, — выдавил он. — Очевидно, я не настолько пьян, как мне казалось. По крайней мере, недостаточно пьян.
Горло ее сжалось.
— Недостаточно пьян для чего? — спросила она.
— Недостаточно пьян, чтобы смотреть на тебя и не поддаваться соблазну взять тебя. — Угрюмый смешок вырвался у него, когда она изумленно задохнулась. — Да. Понимаешь, это, похоже, единственный способ, какой я смог придумать, чтобы контролировать себя, — напиваться так, что, если бы я даже не выдержал, у меня все равно бы ни черта не вышло. Я думал, что смогу собой управлять. Но нет, я не могу. Каждый раз, когда мой взгляд падает на тебя, я хочу тебя еще больше, еще… прости. Я не собирался этого делать. — Он протянул руку за бренди. Хрипло откашлявшись, он сказал: — Тебе лучше уйти. Чем больше я смотрю на тебя, тем больше шансов, что я забудусь.