Служанка
Шрифт:
— Я компаньонка барышни. Я с ней жила в Италии, училась теннису и даже ходила в оперу! Убиралась по дому и почти не готовила, в основном еду заказывали. Я выполняла функцию няньки, потому что барышня неприспособленная ни к чему. Тонкая и ранимая натура. А у меня не забалуешь, — неожиданно я вошла во вкус и начала творчески смешивать правду с вымыслом, совершенно не заботясь о соотношении ингредиентов. И чуть не попалась.
— Странно. Неужели люди так могут меняться?! Насколько я помню барышню, как ты выражаешься, Славинскую, то
Мои нервы и так были натянуты, как струны на гитаре, а тут сверху еще «исчадие ада». От этих слов я почувствовала, что меня распирает от смеха, и я вот-вот просто лопну. Не удержавшись, все-таки хрюкнула и вдогонку уже неуклюже изобразила вырвавшийся «чих». Теперь я отчетливо поняла, что интуиция и творческий треп меня не подвели. Узнай, что я и есть то самое толстощекое рыжеволосое, он бы точно не поцеловал меня. Если раньше любовь Барковского была чем-то абстрактным, недостижимым, как звезды, то теперь, после этого крышесносного поцелуя, я поняла, насколько прочно увязла в нем, что этот тот единственный, который мне нужен.
— Все равно не вижу логики. Допустим, мой отец, действительно, сделал то, о чем ты говоришь. Допустим! Тогда ты понимаешь, что с тобой никто церемониться не стал бы! Повторяю вопрос. Ради чего ты ввязалась? — Барковский чеканил слова, будто полицейский при задержании. «Любое слово может быть использовано против вас». А у меня не было ни запасного плана, ни сколько-нибудь вразумительного ответа.
Но прикидываться невменяемой тушкой — тоже не вариант.
Божечки! Хочу, чтоб Тим мне поверил! Ну пожалуйста! Пожалуйста!!
Зависаю на несколько секунд и выдаю истинную правду, правда замешанную опять и на моих интересах, и на интересах настоящей Ани.
— Если Славинские не получат эту расписку, они будут разорены и уволят меня. А мне нравится на них работать. Нравится жить в теплой и солнечной Италии и вести хозяйство без напряга.
Очевидно, мой ответ показался логичным, морщина на лбу Тима разгладилась, и я физически почувствовала, что он снова мне поверил. И только я вздохнула с облегчением, как поняла, что угодила в еще большую ловушку.
— Сейчас мы поедем к Славинским. Я хочу выяснить все детали.
«Черт бы тебя побрал, Барковский! Как ты себе представляешь встречу папы со своей «служанкой»?
Глава 29
Сейчас он меня спихнет с рук, как пронырливую кошку, и потащит в машину. Однако вместо этого он нежно погладил по голове, скользнул ладонью по шее, выпустив тем самым на волю немыслимый рой сладких мурашек. И снова его рука касается моей спины, будто изучая. И я чувствую, что разрываюсь между жгучим желанием замурлыкать в блаженстве
Тимофей уже поверил мне безоговорочно, потому что знает — нельзя соврать о том, что выяснится в течение ближайшего времени. А я поверила ему. Если бы он был «в деле» с папашей, то не было бы этого разговора. Теперь появилась надежда, что Барковский — старший под давлением Тима откажется от претензий. Деньги деньгами, но не атрофировались же у него человеческие качества? Выглядеть подонком в глазах сына — это ужасно.
Осталось мне под конец не облажаться. А у меня сейчас похоже есть все шансы для этого. Мысли лихорадочно завертелись, будто взбесившаяся карусель.
«Думай, Агуша, думай!» — подстегиваю я себя. И Бинго! Сильно надеюсь, что это уже апогей моего вранья и больше мне не нужно будет вертеться, как уж на сковородке.
— Тимофей?! — помимо воли в моем голосе появляются вопросительные нотки, и Барковский иронично улыбается.
— Ты проверяешь, не забыла ли, как меня зовут?
— Нет! Просто я не могу с вами ехать!
На мгновение я ощутила, как от Тима повеяло холодом. Ну до чего ж он быстро реагирует! С ним, как на вулкане! Одно слово и все, понеслась.
Я опережаю его раздраженный вопрос и выпаливаю, чуть ли не автоматной очередью.
— Я не могу с вами ехать, потому что официально уволена. Славинские мне выдали выходное пособие, и я типа уехала домой в надежде, что все образуется. А по факту я здесь. Шпионю, — я смущенно улыбнулась, пытаясь растопить кристаллики льда в его глазах.
Тим отстранился от меня и потер висок.
— Ты меня с ума пытаешься свести? Ты хочешь сказать, они не в курсе, что ты здесь? — льдинок становилось все больше, поэтому я торопливо воскликнула.
— Не все не в курсе. Мы с Аглаей придумали этот план!
— Кто это?
— Ну это же дочь Славинских!
— Дочь Славинских?! Ну эта могла. Верю безоговорочно. И точно. Эту мелкую шаровую молнию звали Аглаей. Имя такое смешное, — взгляд его потеплел, а мне наоборот стало так обидно, что, даже опасаясь вызвать еще раз подозрения, я не удержалась.
— Чего это оно смешное?
— Аглая — Аглайка — балалайка — зазнайка. Аглайка — лайка.
— А у вас не смешное? — насупившись, не отступаю я.
— И что же в нем смешного?
Ах, так умник! Ну получи, фашист, гранату! Я набираю воздуха побольше, чтоб как можно эмоциональней выдать свой вариант дразнилки и … замираю. Ничего обидного не приходит в голову. Тим. Тимка. Симка? Не то. Мой порыв затухает, и я с досадой понимаю, что проиграла. Насмешливая улыбка уже прячется в уголках его губ, и я чувствую себя ребенком, которому на елке не досталось подарка. Хлопаю ресницами и …что-то где-то услышанное очень вовремя приходит в голову.