Служанка
Шрифт:
Пару раз пропустив легкие мячи, я увидела, что господин Барковский совсем расслабился. И тут у меня молнией свернула шальная мысль. В конце концов, я покажу учителю, на что способна. Он вальяжно послал мне третий с перспективой принятия справа. Но я изначально включила инженю и кокетливо задрав ножку сделала вид, что готовлюсь отбить сверху. Подняла ракетку в ожидании. И только на его лице мелькнула снисходительная улыбка, как я мгновенно перехватила ракетку двумя руками и мощным крученым ударом послала прямо в то место, которое утром так усердно отполировала Вероника.
Рука
Барковский согнулся, как сломанное дерево во время грозы. Выронив ракетку, он схватился двумя руками за свое хозяйство и нечленораздельно высказал что — то по поводу матери. И полагаю, что вспоминал он сейчас отнюдь не Ольгу Васильевну.
Словно лопнул железный обруч, стискивающий мою душу. Злость с обидой ушли, но меня еще потряхивало от возбуждения. Понимаю, что это нереально больно, но боюсь выразить сочувствие. А то ведь могу ляпнуть и «Простите, барин!» И тогда в мою искренность никто не поверит. А мне… ну мне же действительно жаль, что так получилось? Или нет?
Глава 26
Прилетело так прилетело! Первый раз я понял, что «искры посыпались из глаз» — это не оборот речевой. Боль так скрутила, что казалось, дышать нечем стало. Согнувшись пополам, я совсем неэстетично схватился за свое хозяйство, отчаянно прижимая рукой и надеясь как-то облегчить страдания. Поначалу только звон в ушах и отсутствие всяких мыслей. Скрючившись, я добрался до края ступенек, ведущих на террасу и сел прямо на них.
Постепенно суть происшедшего начала вырисовываться во всей своей неприглядной «красе». Этот цветочек все это время водил меня за нос и в душе смеялся надо мной. И это если придерживаться обтекаемых формулировок. А по факту, она меня считала форменным ослом, которому можно вешать тонны лапши на уши. Тут же вспомнился неоконченный разговор об итальянском. Не поверю ни за что, если скажет, что в школе на уроках музыки арии учили!
Какого черта?! Неужели у меня на лбу бегущей строкой «Дурак»? Я почувствовал, что закипаю. А злость — лучшее обезболивающее. Как огнедышащий дракон, изрыгая пламя гнева, я уже собрался позвать негодницу, как она сама с выражением самого искреннего раскаяния на лице робко приблизилась. Хотя об искренности я уже боюсь и думать.
Трогательно прижимая ракетку к груди, она виновато посмотрела и почти убедила в непредумышленности своего поступка, но опять мимолетное движение уголков губ, и я готов поклясться, что она это сделала специально, даже нарываясь на разоблачение. Несомненно, это был самый настоящий акт возмездия и то, что она засветила мне по яйцам, может говорить только одно: я ей не безразличен. Хотелось бы… Но сначала нужно вывести ее на чистую воду.
— Простите, Тимофей, так неловко получилось!
Чертовка врет и не краснеет. Надо же!
— А по-моему, так очень даже ловко! Тебе нравится меня за идиота держать? Почему ты заставила меня, как дурака, сюсюкать с тобой? Умиляться, как ты мажешь раз за разом? Да у тебя удар, как у Хорста Геппера!
.А тут она неожиданно вспыхнула и начала краснеть. Неужели совесть проснулась?!
— Мне нравилось, как
— А у тебя, что, жесткий и нетерпимый был? Где ты училась? Кто ты вообще, девочка — вредитель?
Чуть не ляпнул — девочка — членовредитель!
— Я не училась специально, — бормочет она, опустив глазки, и полностью влипает, как мошка в мед. Врет.
— Аня, ты мне врешь, хоть и краснеешь! Похвально, что ты умеешь играть в теннис, но человек, который нагло врет, не вызывает доверия. И второй вопрос. Откуда ты знаешь итальянский? Ответ, что на специальных курсах домработниц обучают, не принимается сразу, — мои глаза помимо воли превращаются в холодную сталь, и мало кто выдерживает такой взгляд.
Анюта закусила нижнюю губу
— Я была домработницей в Италии и своего рода гувернанткой для девушки. И нас учил тренер, чтобы мы могли в его отсутствие играть вдвоем, — голосок дрогнул.
— А почему не работаешь там? — я не понимаю, как такое может быть, но нюхом чую, что в ее ответах ложь переплетается с правдой. — Может, права была Ника, когда предположила, что тебя выгнали? — прочно войдя в роль плохого полицейского, продолжаю давить.
— Мне нужно было уехать, чтобы помочь семье.
А тут точно не врет. Семейные проблемы? Сочувствие вынырнуло из недр души и велело перестать изображать гестапо. Девчонка совсем расстроилась, а я допрос с пристрастием.
Она шмыгнула носом, а мне уже стало стыдно. Молодая симпатичная девчонка должна решать проблемы семьи. Чем ей помочь? Так еще и не скажет. Но я делаю первое, что диктует тело. Беру ее за руку и тяну к себе.
— Ну не расстраивайся. Прости, не хотел тебя до слез доводить, но я терпеть не могу вранья. Когда человек обманывает другого, он изначально его уже в своих глазах считает недоумком. А такое никому не понравится.
— Садись со мной.
Анюта послушно села, и я, пользуясь случаем, притянул ее к себе, обхватил двумя руками и, несмотря на все «нельзя» и «не должен», легонько поцеловал в макушку. Уловив это, она еще больше разрыдалась, словно маленькая девочка. А я, как большой и добрый слон принялся гладить ее по спине. Вздрагивающая спинка, огорченно шмыгающий нос, и в моей душе порхают диковинные бабочки. От взмахов их крылышек я чувствую будоражащий холодок. Я понимаю, что хочу защищать эту девочку, оберегать и даже баловать. Не банально сунуть карточку и небрежно кивнуть, типа, возьми, сколько нужно. А именно баловать. Видеть восторг в ее глазах, выбирать что-то для нее с любовью…
Как я сказал? С любовью?
Барковский, ты в своем уме? Еще скажи, что готов предложение руки и сердца сделать необразованной домработнице! Вечно в самый неподходящий момент вклинивается этот внутренний циник, который может испортить самый трогательный момент. Именно трогательный. Потому что мне дико хотелось трогать, гладить более дерзко эту девочку. К тому же у меня был повод показать язык своему внутреннему голосу — необразованная домработница знает итальянский и владеет ракеткой так, что теперь мне в пору задуматься — а не обыграет ли она меня?