Смарагдовое ожерелье

Глисон Джанет

— Умерла! — воскликнул Джошуа, словно никак не мог взять в толк то, что он слышал.

— Да, сэр, умерла.

Джошуа сразу вспомнил о поездке Сабины на встречу с истицей. Поэтому она так удивилась, обнаружив исчезновение ожерелья?

— В ее смерти было что-то подозрительное?

— Вы же не хуже меня знаете, что до бедняков никому нет дела. Подумать страшно, сколько людей, как Нелл, умирают в нищете и забвении. Но я так скажу, и Бог мне свидетель, — в ее смерти повинна миссис Мерсье. Пусть не собственноручно, но это она убила Нелл. Если бы она выполнила волю покойного мужа, мисс Ламтон имела бы приличное жилье и питание, как он того желал, и, думаю, до сих пор бы жила и здравствовала.

Джошуа

покачал головой. Какая досада! Он столько сил приложил к тому, чтобы отыскать Нелл Ламтон, а она умерла прежде, чем он ее нашел. Вероятно, она не имела отношения ни к убийствам, ни к пропаже ожерелья.

Ответ нужно искать в другом месте.

Глава 42

За окном раздался бой городских часов. Половина двенадцатого, спохватился Джошуа. Если он не поторопится, пропустит полуденный экипаж. Быстро поблагодарив Крэкмана, который по-прежнему сидел с каменным лицом, он бегом спустился по лестнице к ожидавшему его паланкину и велел носильщикам поскорее нести его к постоялому двору «Восемь колоколов».

До места он добрался за несколько минут до отхода экипажа. И только удобно устроившись в карете, глядя в окошко на тряский бегущий пейзаж, позволил себе задуматься о проделке Бриджет. Ее коварство его потрясло. Он чувствовал себя смертельно обиженным. Какой же он тупица, ругал себя Джошуа. Его ослепили собственные глупые иллюзии. Он считал само собой разумеющимся, что Бриджет абсолютно искренна в стремлении угодить ему и не преследует какой-то своей цели. Даже сегодня утром, почувствовав, что Бриджет что-то скрывает, он решил, что она просто неравнодушна к нему. А теперь выясняется, что ее чувства не более чем притворство и что он глубоко заблуждался на ее счет. Но что побудило ее солгать, будто Крэкман умер?

Он так и не пришел ни к какому разумному заключению, когда они въехали в городок под названием Хаммерсмит и буря, надвигавшаяся два дня, наконец-то разразилась. На землю с размеренной частотой стали падать крупные, тяжелые капли дождя, который вскоре усилился и хлынул как из ведра. Не прошло и часа, как дорога превратилась в болото; с каждого несчастного прохожего, мимо которого они проезжали, ручьями стекала вода. Раскатисто громыхнул гром. Лошади, испугавшись, поднялись на дыбы, а потом заскользили по грязи. Карета стала угрожающе крениться из стороны в сторону. Ось переднего колеса не выдержала качки и с громким треском, похожим на пистолетный выстрел, лопнула. Джошуа увидел, как колесо, словно раскрученная монета, покатилось в залитую водой канаву.

Экипаж швырнуло в сторону, перекособочило, и он резко остановился под охи пассажиров, от толчка попадавших друг на друга. Форейтор слез с лошади, достал из канавы колесо и вместе с возницей стал чинить карету. Всех пассажиров, включая Джошуа, заставили выйти из экипажа. Понурые, они стояли у обочины и мокли под дождем под аккомпанемент оглушительных раскатов грома с ослепительными вспышками молний. Да, думал Джошуа, такое редко увидишь.

Наконец, они вновь тронулись в путь, но ехать стало еще труднее. Дорога превратилась в сплошной поток бурлящей коричневой жижи, местами сливавшейся с водами Темзы, так что почти невозможно было определить, где кончается берег и начинается река. В Джошуа вновь проснулся его извечный страх перед водным пространством: ни о чем другом он не мог думать. Многие пассажиры теперь всхлипывали, стонали и молили Всевышнего, чтобы Он не дал им погибнуть в потопе, отчего беспокойство Джошуа только росло. Экипаж тащился еле-еле, потому что промокший до нитки бедняга возница, опасаясь, как бы их всех не смыло в Темзу, сдерживал лошадей. Вцепившись в края сиденья, Джошуа смотрел на стекающие по окну ручьи и думал, суждено ли ему утонуть, и если нет, то дождется ли его Ланселот Браун.

Спустя

два часа он вошел в холл «Косули», снял мокрую шляпу и плащ, с которых на пол тут же потекла вода, и огляделся. Брауна нигде не было видно. Промокший и взбудораженный — за дорогу он переволновался, — Джошуа сейчас не был склонен к пустой болтовне, но ему требовалось выяснить, где можно найти Брауна. Он приблизился к стоявшему за стойкой трактирщику, наливавшему эль, назвал свое имя и спросил, нет ли для него сообщения от мистера Брауна.

— Есть, сэр, — кивнув, ответил трактирщик. — Он подумал, что вы задержались из-за плохой погоды. Он хотел наведаться в Астли и велел передать вам, чтобы вы тоже ехали туда.

Перед Джошуа стоял трудный выбор. Браун отправился в Астли, не посоветовавшись с ним. Он ожидал, что Джошуа последует за ним, поскольку не знал о том, что ему отказали от дома, и не ведал о его подозрениях относительно Лиззи Маннинг. Даже если Лиззи невиновна, есть Сабина, которую нельзя сбрасывать со счетов, учитывая ее недавний визит в Лондон и смерть Нелл Ламтон. Более того, в силу своего неведения Браун, сам того не подозревая, мог подвергнуть свою жизнь опасности. Джошуа был твердо убежден, что его разговор с Каролиной на террасе побудил убийцу к решительным действиям, и он опасался, что невольно может стать причиной еще одной смерти. Стоит Брауну упомянуть о скором приезде Джошуа и о том, что ему необходимо с ним побеседовать, убийца постарается заткнуть рот знаменитому садовнику.

Медлить нельзя, решил Джошуа. Как бы ни повел себя Герберт, он должен предупредить Брауна об опасности. Однако как это сделать? Джошуа стоял перед очагом в холле трактира «Косуля», от его мокрой одежды поднимался пар. Постепенно план действий сложился у него в голове. Он приблизится к дому пешком, думал Джошуа, свяжется с Гранджером — тот наверняка возится где-нибудь в саду — и попросит, чтобы садовник, не сообщая хозяевам о его прибытии, передал Брауну, что Джошуа ждет его в парке. А уж потом решит, через Брауна ли ему оповестить Герберта о последних результатах своего расследования или при личной встрече.

Не теряя времени, Джошуа попросил подать лошадь. Потом, вновь надев плащ и шляпу, вышел на улицу. Ричмондский холм был окутан туманом. Деревья, стоявшие по обочинам дороги, гнулись под тяжестью осевшей на них воды. Сама дорога была усеяна палками, листьями и камнями, вынесенными рекой. Но буря утихала. К тому времени, когда он подъехал к Астли — до ворот оставалось всего несколько сот ярдов, — дождь уже просто моросил.

Джошуа спешился и вдоль ограждения прошел до ворот в сад. Он увидел стоящий среди фруктовых деревьев небольшой домик вроде тех, в которых обычно живут йомены. Под одним из деревьев укрывался от дождя паренек, державший в руке серп. Не обращая на него внимания, Джошуа прошел к дому и постучал в дверь. На его стук никто не откликнулся. Он постучал еще несколько раз и, не дождавшись ответа, заглянул в одно из окон.

Дом как дом, ничего примечательного: маленькая уютная гостиная с двумя мягкими креслами и столом из красного дерева; на стенах гравюры с видами загородных особняков, расположенных в парках, парочка живописных ландшафтов, с полдесятка декоративных тарелок с растительным узором, над камином — портрет круглолицей дамы с волевым подбородком, полными губами и темными, как у цыганки, глазами и волосами. Дама пила чай из фарфоровой чашки, на которой с одного боку был тонко выписан герб. Джошуа оценивающе присмотрелся к портрету и решил, что тот исполнен на удивление качественно. Поза была выбрана оригинальная, хотя образу не хватало живости. Джошуа предположил, что по стилю это работа Томаса Хадсона или, возможно, его учителя Джонатана Ричардсона, — в зависимости от того, когда был написан портрет.