Смартфон Виктора Цоя vs COVID-19
Шрифт:
– Так что я был должен, по-твоему, сделать?
– Припугнуть его. Воспитать, – ответил Юра.
Цой постоял, помолчал, подумал. И сказал:
– Это так не работает.
Юра тоже замолчал на одной волне с кумиром, и не удивился, когда тот заявил:
– Ты уже понял, что я возник не просто так. Человек в твоей жизни появляется не потому, что ты захотел, а лишь когда ты ему нужен.
– Кому я нужен, кроме своей полоумной матери? Неужто я тебе нужен?
– Ты мне нужен.
– Зачем?
– Миссия. Узнаешь. В свой срок.
– Я же никто и
Цой в ответ молча улыбался:
– Я знаю, о чём ты думаешь.
– Ну, о чём?
– Вот тебе то же самое в картинах!
Юрий почувствовал, что он чуть не ослеп от грандиозной картины в полнеба. Венец из золота, а, скорее, из платины блестел и переливался на солнце, особенно отблескивая шипами. Да и не шипы то вовсе, а жемчужины, что играли переливами отбрасываемого света.
– Ха-ха! – слышит Юрий. Цой смеётся и говорит:
– А теперь реальность! – и в тот же миг свет превращается в тёмное мутное варево на большом, величиной с голову, венце, который и впрямь оказывается на окровавленной голове, а жемчужины становятся шипами и отекают тёмно-красным. И это не варенье и не кетчуп, но увы.
– Да. Это кровь, – громкий треск, похожий на щелчок пальцев, возвращает Юрия к действительности. Цой держит собственный смартфон в руках и нажимает на кнопки чувствительного экрана и, отвечая на реакцию видящего наяву видения Юрия, кивает ему, продолжая молча улыбаться.
– Покажи ещё какой-нибудь из своих фокусов, – просит Юрий.
– Что, понравилось? Я польщён. Это всё, что ты хочешь?
– Нет.
– Я знаю, что ты хочешь.
– Что?
– Повернуть события вспять, – и Цой провёл рукой перед глазами Юрия, а тот окунулся в свои недавние чувства: ах, зачем только я купил этот смартфон, зачем загрузил приложение, зачем теперь в конфликте с семьями чиновников и бандитов, зачем… Зачем всё не так, как было?
– Зачем всё не по-прежнему? – громко говорит Цой, и Юра приходит в себя. – Да?
– Я бы хотел, чтобы хулиганов больше не было…
– И ещё что ты бы хотел?
– Чтобы никого больше не избивали у насыпи.
– И чтобы все люди были братья? – переспрашивает Цой. Юра кивает:
– Да. Я бы не хотел этой крови, этой гибели пускай и злого, но человека, пускай и врага, но бывшего ещё недавно живым – там, у насыпи…
– Итак, фокус. Фокус? Легко! –утверждает Цой, свет застилает вселенную, и раздаётся щемящий свист, как свист недавнего поезда, приятный для ушей Юрия.
Клубящееся, розовое, красивое, облака вокруг и в нас, это рай детства. На почве, на земле, совершенно отчётливо различимы букашки. Неизвестный малыш с любопытством их наблюдает и уводит в сторону от тропинки, чтобы
Тот добряк, что заботится о букашках… Это тот, которого убил Цой? Да! Или это сам Юрий… Или это идеальный ребёнок из детской книжки…
Цой же тем временем спешит ошарашить следующей картиной. Он щёлкает пальцами и двигает рукой, как Брюс Ли, словно ведя бой с тенью – и перед подростком плывёт высокое и жестокое облако, так что он чуть не закашливается.
Юра видит маленького себя. Мама кричит на Юрия неразборчиво. Она – пьяна. Мимо идут незнакомые люди, и мама демонстративно орёт и унижает, показывая свою над Юрой власть, точно артистка на сцене. Она садится на асфальт, не может встать, и под ней расплывается пятно. Люди смеются: мамин мочевой пузырь не выдержал. Юра снова чувствует привычное унижение.
– Но ведь она тогда только что разошлась с моим отцом! Который тот ещё тип! Подлец и негодяй! Зачем ты показываешь мне это? Это нехорошо по отношению к моей матери!
Цой только молча ухмыляется:
– Это в тебе говорит Стокгольмский синдром.
Юра протестует на словах, но в душе соглашается, начиная от этого ненавидеть Цоя:
– Зачем ты ко мне пришёл, такой умный? А не шёл ли бы ты? – кричит мальчик, и ему кажется, что то кричит даже не он, а его мать – потому что интонации голоса те же. Но Цой опять проводит рукой перед глазами Юрия, и тот видит первого мальчика, ещё недавно, в предыдущей картине, бывшего идеальным.
– Это не идеальный мир, но реальность! – кричит Цой.
Первый мальчик вырывает цветы у соседей и вгоняет грязные лепестки ногами в землю. Топчет и уничтожает букашек. Плюётся и писает, какает на поломанные цветы. Мир качается, небо движется вверх и вниз, и Юрий знает, что один из этих грязных умирающих цветов и букашек – он сам. Знакомые горячие струйки пота под мышками пробивают Юрия на страх: он, как всегда, чувствует себя в тупике. Он видит холмик с крестом, на котором написано его имя, и понимает, что он, Юрий, уже умер.
– Может, его бы всё-таки посадили? За моё убийство? А потом убили в тюрьме? – с ненавистью и надеждой шепчет мальчик.
– С чего ты взял? – небрежно улыбается Цой, а Юрий видит.
Новая дорогая рубашка, стоящая столько, судя по ценнику, сколько мама Юры зарабатывает за год. Дорогой костюм, а на пиджаке значок престижного университета. Гортань колышется, губы энергично изгибаются, и тела стоящих в офисе выражают покорность и угодливость, и так же суетливо и быстро двигаются чьи-то зрачки, уставившиеся в мониторы. Но наступает ночь, и дорогой пиджак идёт по мосту. Навстречу ему одинокая фигура бедно одетого и воняющего немытым телом старика. Когда они ровняются, накачанные мышцы пиджака уверенно хватают и выкидывают старца вниз. Тот плюхается. Юра видит крупным планом, как вода наполняет старые лёгкие. Сердце разрывается, а потом перестаёт биться. Тело спускается на дно, там мирно лежит среди плавающих мимо рыб, и его любопытно тыкает зубастой мордой щука.