Смех под штыком
Шрифт:
Под первое февраля было готово 25 ключей. Можно было приступать.
А контр-разведка все-таки об этом знала. Дня за три пришла в группу под Абрау ватага «подпольников». Группа зеленых состояла частью из отставших бойцов пятой, а главным образом из местных и потому бездействовала. Но «подпольникам» нужны были связи, нужно было узнать о большом движении, разросшемся на побережье Черноморья. В группе был и бродило бородатое, проводник Узленко, отставший от пятой после Гузовского боя, когда он заболел и его унесли сюда на носилках. «Подпольники» предложили
Узленко охотно провел с ними беседу, на все их вопросы дал успокоительные ответы. А через три дня к нему попал документ контр-разведки, в котором она отдавала распоряжения своим органам и перечисляла факты, изложенные им, видимо, не подозревая, что он их развлекал сказками.
В назначенный день освобождения тюрьмы Кравченко обходил камеры. Ему, как работавшему в слесарной, позволялось это. Подошел и к одиночке смертника-зеленого:
— Не трусь: ночью всю тюрьму освобожу.
Не успел уйти, как прибежал к нему перепуганный надзиратель Сидоров и сообщает:
— Как только ты ушел, сейчас же этот смертник подозвал меня и требует к себе начальника тюрьмы. Я спрашиваю: «Зачем?» — «Не твое дело», — говорит.
Ушел Сидоров. Работает Кравченко в слесарной и ждет мученической смерти… Вдруг… что-то смяло его, скрутило, повалились на него тяжелые удары… Связали, пинками погнали. А он, сатана, побагровевшими глазами озирается, примечает — старший надзиратель Епишкин старается и еще пара других. Пока догнали его до кабинета начальника, избили, искровянили всего.
Вошел начальник. Надзиратели во главе с Епишкиным продемонстрировали свою преданность: снова начали избивать. А сатана выпрямился, громадный, все перед ним жалкие, — и бросил начальнику:
— Что вы от меня хотите?..
— Ты хотел освободить тюрьму…
— Откуда вы взяли?
— Вызвать смертника! — приказал начальник.
Ввели. Всклокоченный, осунувшийся, у переносицы — опухоли. Противен.
Начальник тюрьмы — к нему:
— Говорил тебе что Брусалевский?
Тот поднял слезящиеся воспаленные глаза на Кравченко-Брусалевекого, сжался от его бешеного взгляда и нерешительно, просяще проговорил:
— Ты же хотел освободить тюрьму…
Кравченко плюнул ему в лицо, надзиратель Епишкин ударом кулака охладил сатану, а он, будто не к нему это относится, — крикнул начальнику:
— Он хочет своей ложью купить себе жизнь!
Начальник — к Сидорову:
— Вы были там? Слышали? Говорил Брусалевский?
Сидоров под козырек взял, вытянулся, каблуками лихо щелкнул:
— Никак нет, господин начальник, ничего не говорил, не подходил!
Смертник поник головой. Начальник брезгливо приказал:
— Отведите его!..
Вышли. Начальник, сурово вызывая на откровенность, проговорил:
— Ты хотел освободить тюрьму?
Сатана кровью налитыми страшными глазами впился в него:
— Да! Хотел!
Не выдержал его взгляда начальник — потупился. Но вдруг встряхнулся:
— Ты думаешь — я не знаю, кто ты такой? Ты не Брусалевский. Ты — коммунист. Ты — Кравченко… — и прошептал, пристально глядя в глаза:
— Но я не хочу тебя губить… я буду кричать, чтобы тебя заковали в кандалы…
Так и сделали. Заковали — и бросили в одиночку.
Предателя-смертника на другой день расстреляли. Начальник тюрьмы через шесть дней умер.
22 января бывшее особое совещание командировало из Новороссийска к Деникину в Тихорецкую несколько своих членов для разрешения вопросов — о создании независимого от казачества Правительства, перенесении центра действий на собственную территорию в Крым, о ставке на западных славян и, наконец, о судьбе Новороссийска, наводненного беженцами и «обращенного в ловушку».
В конце января началась эвакуация Новороссийска. В этот же период Марковская дивизия с офицерскими кадрами очутилась в Новороссийске и Геленджике.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Скорей из ловушки, пока фронт не заразился паникой тыла! На фронте положение прочно: дважды наступавшие от реки Дона красные были разбиты. «Успехи на главном направлении окрылили… войска (белых) надеждами». Ряды их пополнились, прибыл второй кубанский корпус.
8 февраля Деникин отдал директиву о переходе в общее наступление.
Нападение об’единенного отряда на Холмскую и развеселое житье его в Папайке подзадорили первую, геленджикскую, да и продукты были на исходе. Вызвалось итти на Кубань 110 бойцов.
Пришли в гости к невыразимой группе. Живет на Собачьем хуторе. Гремит на всю свою территорию, а территория от калитки до нужника, и от нужника до калитки. «Гром и молния». Рубль с пятаком.
Подчинились ей по традиции. Та выставила 15 невыразимых. И повел их на Крымскую командир ее Куй-беда. Сам в черкеске. Нос не так, чтобы орлиный, но напоминает.
Сняли гарнизон в 250 казаков. Белые пытались задержаться на мосту, дали там бой, но зеленые и оттуда их прогнали. Начали выгружать из мельницы муку, приняли пассажирский поезд, офицеров сняли — расстреляли.
Но пока они хозяйничали, из Абинской вышел в тыл им карательный отряд человек в 500. Каждый раз вот так получается.
Куй-беда якобы оскандалился: поднял панику и удрал.
А он утверждает, что никогда в жизни не ходил в Крымскую.
Ушла первая группа с боем, увезла с собой две подводы муки и две запряженные лошадьми тачанки, а на них восседали две дамы-санитарки.