Смелые не умирают
Шрифт:
— Хорошо… — слабо ответила Лена. Казалось, сейчас она потеряет сознание. — Скажу… потом… не могу… отдохнуть…
Шеф, уверенный, что ему удалось уломать Лену, решил до конца играть в «гуманность». Он протянул ей стакан, и она большими глотками осушила его.
— Хорошо… Вы будете спать. Два часа. Потом вы будете все говорить…
Лену увели в камеру. Она легла на нары и погрузилась то ли в сон, то ли в беспамятство.
— Лена, Леночка!.. — послышался ей знакомый голос.
Лена открыла глаза и увидела над собой плачущую Женю. Гриша Матвеев,
— Лена, родненькая… — стоя на коленях перед нарами, плакала Женя.
— Не надо… Сколько их… там?
— В ресторане? Девять насмерть, четырнадцать ранено.
— Мало… — с досадой произнесла Лена. — Опять будут… сапогами… — И вдруг, собрав остаток сил, она приподнялась, взяла Женю за плечи и заговорила горячо, торопливо: — Женя… Яд… Дай мне яд… Он в кофте был…
Женя в ужасе отпрянула.
— Ой, что ты! Что ты! Отравить тебя?
— Помоги, Женечка! — настойчиво молила Лена. — Больно… Все равно замучают. Лучше сразу…
Женя в оцепенении вытащила порошок и держала его в руке:
— Как же так… своими руками…
Лена взяла порошок, высыпала его на язык и легла на спину.
— Ой, Леночка! — в ужасе воскликнула Женя.
— Заигрывала с солдатней. Стыдно было людям в глаза смотреть, — спокойно и тихо заговорила Лена. — О нас в городе такое говорят… Обидно было…
— Пусть их говорят! Вот победим, тогда узнают правду, — успокоила ее Женя.
— Скажи всем… И Степе скажи… После войны, когда вы… — Голова Лены скатилась набок…
Рассказывая об этом подпольщикам, Женя плакала навзрыд. Горбатюк, Диденко и все остальные тяжело переживали случившееся.
С арестом Галицких и гибелью Лены подпольщики лишились двух явочных квартир. Надо было искать новые.
В лечебнице сахарного завода служила знакомая Степану санитарка. Муж ее был часовым мастером, содержал свою мастерскую. Супруги жили в тихом районе. Люди как будто свои, надежные. «А что, если у них? — подумал Степан Диденко. — Часовая мастерская не привлечет внимания». И он сказал санитарке, что зайдет к ним в гости. Но прежде чем пойти самому, послал Валю разведать, все ли спокойно.
Дожидаясь возвращения Вали, Диденко сидел с Анной Никитичной.
— А потом приснилось, — рассказывала она Степану, — что вы с Валиком речку переплывали. Валик мой утонул, а вы еле выплыли и хромали. А деревья наклонились вперед — ну, сейчас упадут. К чему такой сон, не пойму.
— Всякое присниться может. Иной раз летишь, летишь в пропасть.
— Это, говорят, растет человек.
— Куда мне больше, — рассмеялся Степан.
Пришел с ночной смены Витя.
— Ну как, сделал? — спросил Диденко.
— Ага! — Витя достал из кармана две веревочки: одну короткую, другую подлинней. — А зачем это, дядя Степа?
— Э, брат, тут такое дело. Немцев надо перехитрить!
Только спустя полгода, будучи уже в партизанском отряде, узнал Витя, для чего он измерял расстояние от шпал до оси вагона и самой низкой части паровоза. Диверсанты подкладывали
…Валя легко нашел часовую мастерскую. Открыл калитку, вошел в садик. Заглянул за угол дома. Густые кусты раздвинулись, и Валя увидел полицейского. Хотел броситься на улицу, но решил войти в дом, чтобы не вызвать подозрения. За маленьким столиком, низко склонившись, с лупой в глазу сидел часовой мастер. Он снизу вверх посмотрел на мальчика в поношенной, много раз стиранной и аккуратно заплатанной рубахе, в старых штанах и дырявых башмаках.
— Что тебе?
— Сколько стоит починить? — Валя сунул мастеру старый, давно испорченный будильник.
Еще до войны они с Витей вывинтили из него колесико, а когда привинтили обратно, часы не хотели идти. Мастер повертел часы, снял заднюю крышку. Валя оглянулся. В углу, прикрывшись газетой, сидел человек. Валя на минуту увидел его лицо и чуть не вскрикнул. Он уже видел раньше этого человека с тонкими черными усиками. Это было недавно поздним вечером. Валя возвращался домой. Витя раздобыл для него пропуск, и он, не таясь, ходил после комендантского часа. На улице Карла Маркса из открытых окон столовой, загороженных высоким кустарником, доносились звуки скрипки и разбитого пианино. Валя юркнул в кусты и заглянул в окно. В зале стояло облако табачного дыма. Из окна тянуло теплым вкусным запахом кухни. Валя проглотил слюну. Из-за столика поднялся офицер с тонкими черными усиками. Увидев мальчика, он швырнул в него кусок хлеба. Валя отпрянул от окна…
Мастер вернул Вале часы.
— Возьми, выбрось, — и смерил его презрительным взглядом.
…Диденко внимательно выслушал торопливый, сбивчивый рассказ Вали и крепко задумался.
— Значит, ловушка. Спасибо, Валик, помог ты мне.
Узнав о случившемся, Горбатюк посоветовал Диденко уйти из Шепетовки в лес, к Одухе.
…Диденко шел по одной из пустынных окраинных улиц. Навстречу ему медленно двигались жандармы. Когда поравнялись, остановили.
— Хальт! Документы!
Диденко подал паспорт. Жандарм прочитал: «Захар Антонюк. Украинец»… Прописка есть… так… подписи… печать… все в порядке…
Сзади послышались шаги. Диденко обернулся и увидел в конце квартала человека. Тот застыл на месте, потом ускорил шаги. Жандарм вернул паспорт. Сохраняя спокойствие, Диденко дошел до угла, свернул вбок и пустился бежать во весь дух. Нет, далеко не убежишь. Он юркнул в калитку. В ту же минуту из-за угла послышались крики: «Хальт! Хальт!» Раздался выстрел. Улица была пуста. Жандармы потоптались на месте и кинулись в открытую калитку, обежали дом, дернули дверь, заметили на огороде старуху.
— Тут никто не пробегал? Высокий, в коричневом костюме…