Смена караулов
Шрифт:
— Владлен Соколов.
— А отчество?
— Федорович. Зовите меня просто Владленом.
Она посмотрела на него с неким женским старшинством, чуть приметно улыбнулась и переступила наконец порог отцовского дома. Следом за ней Владлен торжественно внес чемодан, поставил в ближней комнате, где было много книг и была тахта у боковой стены, напротив письменного стола.
— Кабинет отца в вашем распоряжении, Виктория Платоновна.
— Спасибо. Он сам, конечно, на работе?
Владлен объяснил, что Платон Ефремович с утра уехал за город, на песчано-гравийный карьер, и вернется только вечером. Но
— Не откажусь, — сказала Вика, отметив для себя, что этот п р о с т о В л а д л е н называет отчима Платоном Ефремовичем.
Пока он на кухне готовил обещанную клубнику, Виктория наспех оглядела отцовскую библиотеку: вся русская классика, военные мемуары, техническая литература и лишь несколько десятков книг современных писателей — Шолохов, Леонов, Фадеев, Хемингуэй…
Обратив внимание на портрет мамы над секретером и на свою фотографию на письменном столе, Вика ощутила себя совсем как дома. Разумеется, никто здесь не посягает на прошлое отца, и он, закрывшись по вечерам в этой своей комнате, наверное, частенько оказывается в кругу видений прошлого. Нет, не надо бы маме строго судить его по неписаным законам женской ревности.
— Прошу вас, Виктория Платоновна, — позвал ее молодой хозяин.
— А вы? — спросила она, увидев на столе лишь одну тарелку.
— Я недавно ел.
— Не выдумывайте, садитесь. Или у вас нет больше клубники?.. Тогда давайте еще посуду.
Он вспыхнул, как мальчишка, перед этой южной красавицей. Не замечая его растерянности, она поделила ягоды поровну и вовсе уже по-свойски придвинула к нему его тарелку.
Они сидели друг против друга и с удовольствием ели ароматную лесную клубнику с молоком и сахаром. Вика спокойно приглядывалась к сводному братцу: тонкие черты продолговатого лица, напускная, мальчишеская серьезность, нерабочие, холеные руки. Таким она и представляла его: непрактичным, маминым сынком, который увлечен одной журналистикой, с умилением пишет обо всем на свете, не испытав еще в жизни никаких огорчений. Ну и, разумеется, типичный книжник…
А Владлену было сейчас не до рассуждений о том, какая у него сводная сестра — книжница или не книжница, — он был поражен ее красотой. Он мимолетно взглядывал на Вику каждый раз, когда она опускала голову, и тотчас отводил глаза, чтобы не быть застигнутым врасплох. Ничего не скажешь, настоящая кубанская казачка. И все в ней наперекор свежему ветру моды: пышные темные волосы зачесаны назад, по-русски, над глазами ни тени искусственной синевы, они сами по себе прекрасны своим ровным светом… Она все-таки перехватила его любопытный взгляд и ни с того ни с сего поинтересовалась:
— А вы, между прочим, пишете фельетоны?
— Не пробовал. Пишу очерки, проблемные статьи.
— На какие темы?
— Главным образом экономические.
— Вы что же, экономист?
— Нет, я просто газетчик.
— П р о с т о Владлен, п р о с т о газетчик! Какая завидная скромность!
— Иные ученые свысока относятся к нашей пишущей братии.
— Это, наверное, те, за кого вы сами пишете.
— Во всяком случае, горький хлеб.
— Не будем спорить.
— Ах, вы уже спорите!.. — неожиданно послышался из передней женский голос.
Невысокая
— Вы же голодная, — спохватилась хозяйка. — Я сейчас займусь обедом.
— Не беспокойтесь. Владлен Федорович угостил меня клубникой.
— Отец приедет, может быть, поздно, нужно пообедать.
Владлен извинился и ушел вслед за матерью.
Оставшись одна, Вика по-женски придирчиво осмотрела всю столовую — большую светлую комнату с высокими арочными окнами, выходящими на улицу. Отцовские хоромы понравились Вике. Главное — ничего лишнего, никаких безделушек ради украшательства. Это плюс хозяйке дома, которая, видно, не лишена вкуса. Вот они и встретились… Что же такого, интересующего маму, расскажет она по возвращении в Баку? Семья как семья, живут обеспеченно, каждый занят своим делом. Если судить по первому впечатлению, то отец для них — все. Вполне естественно: он их приютил, обласкал, помог стать на ноги. Правда, Владлен зовет отчима Платоном Ефремовичем, но в этом обращении куда больше искренности, мужского уважения, чем в сладеньком величании чужого дяди папочкой.
На кухне тем временем завязался свой откровенный разговор.
— Знаешь, мама, я, кажется, могу влюбиться в эту сводную сестру, — полушепотом начал Владлен.
— Садись-ка лучше картошку чистить, — сказала Ксения Андреевна. — Ты уже влюблялся в Злату Румянцеву.
— Что я донжуан, что ли?
— При чем тут донжуанство. Ты влюбчивый.
— Сказала бы прямо, что легкомысленный. Как ты думаешь, почему она не замужем?..
В передней коротко прозвучал звонок. «Неужели Платон так рано?» — подумала Ксения Андреевна.
— Я открою, — сказал Владлен.
Но Виктория уже сама открыла дверь и бросилась к отцу, повисла у него на шее. Она целовала его, а он все гладил ее темно-каштановые волосы. Наконец Вика уступила ему дорогу, поспешно обернулась. В передней стояли Владлен и Ксения Андреевна, молча наблюдая за их встречей. Вика прошла в комнату отца, присела на чемодан.
Отец немедленно забросал ее вопросами. Она отвечала по порядку. Мама только вчера раздумала ехать на Урал, и ей, Вике, пришлось сдать мамин билет и волей-неволей лететь одной. Но ничего, выдержала все испытания Аэрофлота.
— Ульяна, Ульяна, — покачал головой Платон. — Хорошо хоть ты, Вика, не перерешила.
— Я в е с т о в о й, — бойко ответила она и опять оглянулась. Нет, в дверях никого не было — ни Ксении Андреевны, ни Владлена, они учтиво оставили их вдвоем.
За обедом Ксения Андреевна явно старалась угодить своей падчерице: то соленых грибков предложит, то салат из свежих помидоров, то пододвинет ей слоеные пирожки к бульону. Владлен ревниво косился на мать, которая полностью вошла в роль гостеприимной хозяйки, никого не видя и не слыша, кроме этой южной красавицы.