Смерть или слава
Шрифт:
В бинокль стали заметны звенья истребителей, что неслись чуть впереди крейсера. Четверки, словно единое целое, слаженно выполняли маневры – разворачивались, снижались, меняли курс. А чуть впереди них отчаянно удирал юлькин «бумеранг», казавшийся на фоне преследователей гонимой ветрами ничтожной соринкой.
У меня сперло дыхание.
Даже с такого расстояния я понял, что «бумеранг» идет на пределе. На сумме усилий гравипривода и пакетных ускорителей. И этого не хватает, чтобы оторваться, этого попросту мало. Истребители, точная копия убийц «Саргасса»,
Чужие не стреляли. Вообще, похоже было, что «бумеранг» пытаются изловить. Наверное, для этого у крейсера имеется какая-нибудь «сеть», скорее всего энергетическая.
Вскоре над беглянкой и стайкой ловцов навис край гигантского диска, взгляд вдруг заволокло синеватой дымкой. Истребители чужих моментально ушли в стороны, рассыпались, как стая скворцов при появлении ястреба. А «бумеранг» сразу же перестал рыскать, стабилизировался, словно его схватили невидимые гигантские руки. А спустя пару секунд он стал медленно подтягиваться к днищу крейсера.
Трудно описать, что я чувствовал в эти мгновения.
А потом километрах в пяти от нас, у самого горизонта, невысоко над землей раскрылся купол атмосферного парашюта – обычного крыла, на каких обыкновенно сигали из поднебесья многочисленные обитатели Манифеста. Поднявшийся ветер немилосердно швырял его с потока на поток.
И мне сразу же вспомнилось, что за миг до появления синеватой дымки от «бумеранга» будто бы отделилась крохотная точка-песчинка, и сразу исчезла из виду.
Юлька катапультировалась. Отчаянная!
– В машину! – заорал я и прыжком втиснулся на место водителя. Слава богу, никто не стал спрашивать – зачем.
Взвыл в форсажном режиме гравипривод. Вездеход круто развернулся, и теперь громада вражеского крейсера маячила перед самым лобовым триплексом. Чувствуя в груди неприятную пустоту, я погнал вездеход навстречу ему. Навстречу необъятному диску, начиненному смертоносным оружием. Туда, где в промежутке между днищем этого вторгшегося в небо Волги железного блина и пыльной астраханской степью одиноко краснела риска юлькиного купола.
Никто не проронил ни слова – ни Костя, ни старатель с отвисшей челюстью. Они даже не пытались меня остановить. И правильно.
Потому что я бы все равно не остановился. В голове у меня пульсировала всего одна мысль. Короткая, как вдох и выдох.
Смерть или слава. Death or glory, как сказал бы Фил, старатель-американер из глубинки. Задуматься о том, что никакой славы мне не светит, даже если я собью вражеский крейсер подвернувшимся под руку булыжником, не было времени. О смерти задуматься тоже не было времени.
Времени вообще не стало – ничего не стало. Здравого смысла не стало. Чужих вместе со всей их технологической мощью не стало.
Были только я и она где-то там, над степью, в объятиях маленького шторма. Да еще разделяющие нас несколько километров.
16. Юлия Юргенсон,
Сразу же после Ромки Савельева отключился и Риггельд. Сказал: «Bis bald, Verwegene!» – и пропал.
Юльке очень хотелось услышать «Herzallerliebste» или «Suesse Kleines» вместо обычного «Verwegene». Но… Риггельд очень сдержан.
Юлька протяжно вздохнула.
Все не так. Савельев лишился «Саргасса» – да лучше было ему руку отрубить, чем оставить без корабля! Как он теперь жить-то будет? Он же с тоски высохнет!
Все наперекосяк.
Стащив наушники, она откинулась в кресле, задумчиво глядя в обзорный экран. Внизу, далеко-далеко, синел океан. С высоты Волга казалась уже заметно выпуклой, казалась шаром, а не плоскостью. Юлька видела только часть шара, подернутый сизой дымкой бок родной планеты.
А на втором обзорнике колюче сияли звезды на фоне непередаваемой черноты. И где-то там, в черноте, посреди синеватых искорок – несколько сотен чужих кораблей. Несколько сотен жадно разинутых пастей, готовых проглотить все то, что она любит с детства.
Волга – грязное место, а люди во многом заслужили участь, которой, похоже, теперь им не избежать. Но все же, среди людей есть и те, кто очень дорог.
Юлька встрепенулась. В кабине звучало только тихое пение автопилота, которое любой звездолетчик даже не замечает. Как только в пение вплетутся неприятные диссонирующие ноты – вот тут-то о нем вспомнят. А пока – оно воспринималось как часть тишины.
Итак. В полете становится опаснее, чем на поверхности. Значит, нужно садиться. Юлька потянулась к клавиатуре и вызвала готовую параболу на Ворчливые Ключи. Пересчитала ее применительно к текущей точке. Вывела поправки. И отдала штурману «добро» на исполнение.
Все. Теперь можно с чистой совестью поскучать с полчасика.
Только Юлька не умела скучать. Да и не судьба ей была сегодня поскучать, даже если бы и умела.
Автопилот подпустил жуткого петуха, и вслед за этим перед самым носом «Ценителя» что-то на неимоверной скорости пронеслось. Автопилот обиделся еще сильнее и заорал так немузыкально, что у Юльки даже выругаться как следует не получилось.
А потом она увидела на правом сканере чужой корабль. Плоский диск-переросток. Всего-навсего в ста двадцати километрах в минус по радианту. По меркам звездолетчиков – борт в борт.
И корабль этот был крупнее Юлькиного «бумеранга» в добрую сотню раз.
Кроме того, сканер сообщал о трех группах мелких кораблей, размером сравнимых с «бумерангом». Одна шла на снижение совсем рядом с большим кораблем – вероятно только что отделилась от матки-носителя. Одна тянула прямехонько к «бумерангу». Точнее, к точке, где «бумеранг» вскоре должен был оказаться; до этой группы осталось километров восемьдесят, и расстояние быстро сокращалось. Третья группа была просто рядом – вилась вокруг Юльки, как пчелы вокруг изгоняемого из семьи трутня. Это на их лихие маневры и обиделся осторожный автопилот.