Смерть как искусство. Том 2. Правосудие
Шрифт:
– Нет, спасибо, – отказался Антон. – Так вы встречаетесь с Колодным?
– А я выпью чайку. Знаете, только что с работы пришла, поужинать не успела, есть очень хочется. Одну минутку подождите.
Ольга скрылась в кухне, но Антон последовал за ней, встал в дверях и молча наблюдал, как девушка в один чайник наливает воду, а в другой насыпает заварку.
– Ольга, вы не ответили на мой вопрос, – настойчиво произнес он, внимательно глядя на ее руки, порхающие над чашкой, блюдцем и сахарницей.
– Вы хотите знать, не встречаемся ли мы с Никитой в романтическом, так сказать, плане? – наконец заговорила она. – Вынуждена вас разочаровать. Конечно, не стану скрывать, я бы хотела, чтобы наши отношения были более близкими, но Никита женат и очень любит свою жену. Мне не на что рассчитывать.
– И о чем же вы разговариваете?
– О театре, о спектаклях, о его ролях, о разных пьесах.
– То есть вы – театралка? – уточнил Антон.
– Ну… – смущенно улыбнулась Ольга. – Вообще-то, не очень. Просто мне нравится Никита, и я стараюсь быть для него интересной.
– Скажите, Ольга, а о той пьесе, которую он сейчас репетирует, вам Колодный что-нибудь рассказывал?
Она подхватила поднос, на котором стояли чашка с горячим чаем, сахарница и молочник, и пошла в комнату. Антону пришлось посторониться, чтобы пропустить ее. Ольга уселась на диван, положила в чашку сахар, налила молоко, все это неторопливо размешала ложечкой и, вопросительно посмотрев на Антона, предложила:
– Не соблазнитесь? Давайте я вам тоже налью, пока горячий. У меня очень хороший чай.
Но он снова отказался. Ему не хотелось отрываться от наблюдения за Ольгой, за движениями ее густых темно-рыжих бровей, ее пухлых губ, покрытых ярко-розовой помадой.
– Так что насчет пьесы? – напомнил он.
– Никита говорил о ней, но не в подробностях. Я поняла только, что пьеса ему не нравится, но он счастлив, что ему дали одну из двух главных ролей, он так долго ждал этого. Раз вы спрашиваете про Никиту, то, наверное, уже знаете, что ему долго не давали играть, поэтому для него важен этот спектакль. Он очень хочет, чтобы пьеса стала лучше и чтобы спектакль не списали после трех-четырех представлений, а давали несколько сезонов. Вот, собственно, и все, что я знаю.
– А чем именно ему не нравится пьеса, он не говорил?
– Никита сказал, что она совсем сырая и вообще малоинтересная, в характерах нет изюминки, нет драматургии образов.
– Расскажите, пожалуйста, когда и как вы познакомились?
Ольга отпила из чашки, поморщилась и добавила еще немного молока.
– Горячо, – сказала она, виновато улыбнувшись. – Мы познакомились с Никитой два года назад. Я была на спектакле, увидела его и влюбилась. Смешно, правда? Взрослая девица, разумная, самостоятельная, с высшим образованием, а влюбилась как дура. После спектакля побежала в киоск, купила цветы и ждала его у служебного входа, все боялась, что пропустила, что он уже успел уйти, пока я за цветами бегала. Но не пропустила. Он вышел, я подарила цветы, начала лепетать что-то про его талант, а он подхватил меня под руку, улыбнулся так приветливо и пригласил выпить кофе рядом в кафе. Представляете, как я была счастлива? Никита взял мой номер телефона и сказал, что, когда будет спектакль, в котором у него небольшая, но очень яркая роль, он обязательно мне позвонит и пригласит.
– Позвонил?
– Господи, ну конечно же нет! – Ольга рассмеялась легко и почему-то радостно. – Прошло время, он не позвонил, хотя спектакль прошел уже несколько раз, я специально следила по афишам, и я поняла, что все его слова – пустая болтовня. Он был так мил тогда в кафе, и мне показалось… Ну, вы понимаете. А тут я поняла, что совершенно ему не нужна. Прошло больше года, и я снова попала в этот театр, и снова увидела его, и снова купила цветы и ждала у служебного входа. Он так обрадовался, когда увидел меня! Я даже не ожидала, честное слово. Никита сказал, что потерял мой телефон, и долго извинялся, что так получилось и он мне не позвонил. Мы снова пошли пить кофе, я высказала какие-то соображения о спектакле и об игре артистов, а Никита сказал, что у меня удивительное чутье на театральное искусство и мое мнение может оказаться для него полезным. С тех пор он звонит мне, когда чаще, когда реже, мы подолгу разговариваем. На этом наши отношения заканчиваются. Увы, – с улыбкой добавила Ольга.
– А вам хотелось бы продолжения? – спросил Антон. – Простите, если лезу не в свое дело, вы можете не отвечать.
– Ну, почему же, я отвечу. Да, мне хотелось
– Ольга, мы проделываем массу рутинной работы, собираем информацию всюду, где только можем, а потом для дела оказывается нужной всего одна капля из целого океана сведений. Но мы никогда не знаем, какая именно капля понадобится, поэтому собираем их все и беспомощно барахтаемся в волнах. Так понятно?
Она резко встала и очень серьезно посмотрела на Антона.
– Понятно, что ничего не понятно. Но другого ответа я, видимо, не дождусь. Пойдемте, я провожу вас.
Антон отъехал от Шиловска, прижался к обочине, выключил двигатель и достал диктофон. Голос Ольги Поповой заполнил салон автомобиля, Антон слушал с закрытыми глазами и вспоминал то, что видел. Девушка в коротком махровом халатике. Распущенные длинные, чуть волнистые волосы, кривоватые ноги, но щиколотки хорошие, сухие, тонкие, а вот коленки угловатые, какие-то мосластые. Вот она скрывается в комнате и появляется в… драных джинсах и однотонной изумрудно-зеленой блузке с рюшами. Такую блузку надевают только под строгий черный костюм, а никак не к модным джинсам блекло-голубого цвета. Волосы забраны в узел и сколоты голубой пластмассовой дешевенькой заколкой. На губах ярко-розовая помада, а глаза… глаза подведены тонкими стрелками, на веках тени… какого же они были цвета? Да, правильно, светло-коричневые. Антон представил себе руку Ольги, держащую чашку, и усмехнулся: аккуратный маникюр, явно свежий, с сиреневым лаком. Странная девушка. Зачем она стала переодеваться, причесываться и краситься? Хотела понравиться молодому человеку из милиции? Вполне возможно, но если это так, она не стала бы пить чай одна. Ни за что не стала бы. Если она действительно была так уж сильно голодна, она бы терпела. Потому что хотела понравиться. Или проявила бы настойчивость и заставила гостя выпить хоть чашечку. Нет, не хотела она Антону понравиться. Тогда что? Зачем этот цирк с переодеваниями и макияжем? Зеленая блузка, голубая заколка, коричневые тени, розовая помада и сиреневый лак. Что-то немыслимое! А ведь квартира производит вполне нормальное впечатление, обставлена со вкусом, без аляповатостей в отделке. Или квартиру Ольге Поповой отделывал кто-то другой? А ее личный вкус проявился как раз в том, в каком виде она предстала перед Антоном? Неужели такая девушка могла хоть чем-то привлечь Никиту Колодного, который усмотрел в ней тонкое чутье к театральному искусству? Не вяжется одно с другим, никак не вяжется.
Антон дослушал запись до конца и начал сначала. Вот идут первые вопросы… вот Ольга непроизвольно дергает губами… вот тут она пошла на кухню, Антон последовал за ней… заваривает чай… ставит на поднос посуду… пьет чай одна в присутствии постороннего человека…
Вот оно. Она не просто не хотела понравиться, ей вообще было все равно, какое впечатление она произведет. Ей было даже все равно, как она выглядит. И одевалась она в первое, что подвернулось под руку, и волосы сколола первой же попавшейся заколкой, и помаду вынимала из сумочки, не глядя и не обращая внимания на ее цвет, и глаза красила точно так же. Ей нужно было время, а чтобы оправдать длительное отсутствие, Ольга меняла одежду, прическу и делала макияж совершенно механически, потому что в это время судорожно обдумывала ситуацию, к которой оказалась не готова.
«– …Так какие у вас отношения с Колодным?
– Я же говорю: не близкие».
И тут она не лжет, Антон это отчетливо чувствует, он хорошо помнит взгляд Ольги и движения ее лицевых мышц, когда она произносила эти слова. Отношения не близкие. Тогда что ей скрывать? Чего стесняться?
Он выключил диктофон и позвонил Зарубину.
– Нужно получить детализацию телефонных разговоров Колодного за два года, – сказал он, когда Сергей ответил. – Месяца оказалось мало.
– За два года? Ты не опупел ли часом, деточка? – почти заорал подполковник. – Ты хоть представляешь, какой это массив? И кто будет с ним разбираться?