Смерть мелким шрифтом
Шрифт:
Грибов смешно сморщил лицо и выпустил дым сигары изо рта.
— Но вы, Виктор Сергеевич, сразу же решили, что история с убийством Лапчинской, вся эта история, явно подставляющая вас, чему доказательством было и время убийства, подогнанное под ваш приезд, и статья, не просто доносившая на вас, но еще и нагло опубликованная в вашей же газете, — все это было сложной операцией, намекавшей… На что намекавшей, Виктор Сергеевич? Какой абзац статьи напугал вас больше всего? — ехидно спросил Ивакин.
Грибов смотрел на него не мигая.
— Молчите? — Грибов пожал плечами. — Вы перехитрили сами себя. Вы достроили совсем уж немыслимую конструкцию: вы решили, что Марину к вам внедрили, чтобы она наблюдала, шпионила! Вы решили, что она предатель. Но те люди — авторы «намека», которых вы якобы знаете, — это одно. А Марина, которую вы пожалели, которой верили, — это другое. Она не имела права так делать! Вы ведь однажды уже были в схожей ситуации? Историю с
— Я все могу простить, — медленно ответил Грибов не глядя на него.
— Нет, не все… Что стало последней каплей? Статья! — удовлетворенно ответил Ивакин сам себе. — Буковки, настоящий вес которых — полграмма краски! Вот что задело вас больше всего! То, что была написана статья, что она была опубликована в вашей газете — той, которая, если вас перефразировать, больше, чем газета. И больше, чем жизнь, надо полагать. Все журналисты думают так?
Грибов молча уставился на него. Ивакин глядел на редактора с самым простодушным своим видом.
— Нет, я серьезно спрашиваю! Вам не приходило в голову, что только журналисты так и думают? А больше никто! Что всем остальным уже давно до фонаря их прогнозы, их сенсации, их откровения. Что они очень сильно дискредитировали себя. Виктор Сергеевич, ну скажите хоть что-нибудь!
— Вы закончили?
— Нет, я только начинаю. Но теперь без лирических отступлений, обещаю! Я все больше склоняюсь к тому, что статья — это идея Миши! Как я уже сказал, Марина позвонила ему после ссоры с Аленой и сообщила, что вы собираетесь убить свою любовницу, а скорее всего — уже убили. Я думаю, в этот момент она была в истерике. Немного напуганный ее состоянием и самим этим прогнозом, Миша позвонил Прохорову. Тот решил, что речь опять идет о статье. Он проверил информацию и сказал, что информаторы лгут. Миша задумался. Его сестра была неуравновешенной, но не была ненормальной. Просто так она бы подобными словами не разбрасывалась. Миша тоже знал, что говорят о вашей газете. «Черт его знает! — видимо, подумал он. — Может, Марина что-то узнала? Этот Грибов способен на все». Вот это «способен на все» зацепило в его душе главную боль: он был нищим, он не имел денег на операцию матери — а ведь они с матерью могли стать наследниками огромного, по-настоящему огромного состояния. Теперь Мише надо было сделать так, чтобы вы, Виктор Сергеевич, узнали о том, что у Марины есть какие-то важные сведения против вас. О нет, он не был уверен, что вы отомстите или тем более убьете ее. Он думал так: «Попытка — не пытка». И сделал все, что мог, чтобы разозлить вас. Он манипулировал вами, Виктор Сергеевич! Все-таки это была его идея, со статьей, — не очень уверенно сказал Ивакин. — А когда статья была опубликована, вы бросились искать Марину. Вспомнили и о Мишином телефоне, оставленном на случай появления вакансии. Вы позвонили, и он с удовольствием сообщил вам, что Марина не только писала эту статью, но и знала заранее о том, что произойдет убийство. Он просто открытым текстом сообщал, что его сестра — важный свидетель и надо бы ее убрать. Но он не знал, где она. Наверное, сказал вам, что, как выяснит, сообщит? — спросил Ивакин.
Грибов по-прежнему молчал.
— Через пару дней ему позвонил Прохоров и подтвердил, что убийство все-таки состоялось. Миша как бы случайно, в изумлении, проговорился, что сестра знала об убийстве заранее. Но этот парень случайно никогда не проговаривается! Это он вас сдавал, Виктор Сергеевич, на всякий случай. Марина же не появлялась. Может, он решил, что ее уже убили? Вскоре вы позвонили ему еще раз, и он понял, что нет, не убили, просто она прячется. Она, действительно, пряталась в Лазурном, о котором у нее остались замечательные детские воспоминания. Она ведь мечтала снова съездить на море — как тогда, с отцом… Она пряталась там две недели. Ждала, как будут разворачиваться события. В понедельник третьей недели Марина позвонила своей сослуживице, чтобы узнать, что происходит в редакции, и та из обычной женской вредности решила испортить Марине настроение. Сказала, что следствие не интересуется ни вами, Виктор Сергеевич, ни статьей, но зато интересуется ссорой в бухгалтерии. Эта девушка так пошутила! Ей и в голову прийти не могло, как эти слова прозвучат для Марины! Ведь в ее доме, в том самом проклятом доме, в каком-нибудь шкафу или в письменном столе лежал пистолет, убийственная, извините за каламбур, улика против нее. Появляться же в Москве теперь просто стало опасно! Что же ей было делать? Да единственный выход у нее и был, Виктор Сергеевич, — обратиться к брату. Позвонить ему из автомата, чтобы никто не подслушивал, признаться во всем и попросить уничтожить пистолет, спрятать его, утопить, закопать! Это прозвучало настоящим небесным громом для нашего умного Миши. Он решил, что вы все знаете и именно поэтому так настойчиво ищете Марину. Ничего себе: убила любовницу да
— Очень, — сквозь зубы произнес Грибов.
— Боясь конфискации, Миша начинает покрывать сестру. В противном случае, думаю, он сразу направился бы с пистолетом в милицию. Не сомневаюсь в этом ни секунды! Наследство он решил получить в любом случае. А еще Мише был нужен адрес Марины, чтобы отдать его вам. Он, наверное, в телефонном разговоре с ней разыграл алчность в особо крупных размерах, потребовал немедленной уплаты за услугу, напросился в гости, но получил только телефон: адреса она не знала, поскольку и не собиралась звать Мишу в Лазурное. Поговорив с сестрой, Миша немедленно позвонил вам, как и обещал. Он оказался намного осторожнее, чем вы, он не пользовался мобильным. Впрочем, может, ему было жалко денег? Наверное, он разыскал вас на работе, объяснил, что у него есть новости, и вы поступили как настоящий, классический босс. Вы сказали ему: «Не надо ничего рассказывать, не трать время. Тебе сейчас позвонит один человек, ему все объяснишь».
Почему вы выбрали Олейникова? Ну, он и его друзья, видимо, давно оказывали вам разные услуги. В истории с Олегом милиция и не сомневалась, что это их рук дело. Только доказать ничего не смогла. Может, вы слышали, что Олейников родом из этих мест, а может, вы вообще его знать не знаете. Вы позвонили какому-то человеку, обрисовали ему примерный масштаб услуги, которую хотели бы получить, а он сам уже распределил роли. Вскоре Мише на мобильный позвонили. Он не знал, кто это, человек сказал ему только, что он от вас, и Миша рассказал ему все, что знал. Что же он знал, кстати? Что сестра в Лазурном, что живет где-то в районе конечной остановки маршрутки номер двенадцать, что телефон ее такой-то. Еще он, наверное, описал ее. Сказал: «Грудастая».
На следующий день он поехал на дачу, нашел пистолет и отправился в овраг. Соседка заметила, что на его ботинках была глина… Там он зарыл улику. Тут есть интересный момент: после разговора с Олейниковым Миша все-таки поехал в аэропорт за билетом в Лазурное. Почему он решил слетать туда? Наверное, прикинул: чего двум тысячам пропадать! У него был срочный карточный долг. Поспешил он и сдать дом; видимо, рассудил так: даже если Марину не убьют, она сядет. Пока разберутся, то да се, можно будет получить деньги за несколько месяцев. Речь ведь шла о десяти тысячах, как минимум! В общем, пожадничал. Уж в Лазурное-то не надо было ехать. Конечно, если бы он знал, что вы так быстро отреагируете, он бы поостерегся, позаботился об алиби, но… Подставился, дурак. Да вы и правда удивительно быстро отреагировали… Миша прилетел, позвонил, доехал до конечной остановки, побродил там, снова позвонил, опасаясь все-таки называть себя, и лишь потом догадался, что, может, зря он тут околачивается. И рванул обратно в аэропорт.
Дождь закончился. Выглянуло солнце. Улица за окном стала ослепительной, и Владимир Александрович вспомнил Лазурное в первые солнечные дни своего отпуска. Вспомнил капли на лаковых южных листьях, вспомнил пляж с серо-зелеными волнистыми отметинами шторма, вспомнил все нелепости российского юга — и вдруг заскучал именно о них.
— Я закругляюсь, — грустно сказал он. — Конечно, Олейникову или вам с вашими связями было гораздо проще, чем Мише, узнать адрес Марининой хозяйки по ее телефону. Олейников прилетел в Лазурное уже днем. Это, кстати, было неосторожно с его стороны: воспользоваться самолетом для поездки туда и обратно. Его увидел в аэропорту и узнал один его старый враг. Он вообще-то наглый, этот ваш Олейников.
Губы Грибова злобно искривились, но он ничего не сказал.
— Олейников следил за домом, и некоторые свидетели обратили на него внимание, тем более что он, не очень-то скрываясь, расспрашивал мороженщицу о Марине. В девять он позвонил ей. Что он ей сказал, Виктор Сергеевич? Что приехал от вас и приехал с хорошими новостями? Может, это вы звонили, а? Она знала его, видела раньше? Ну, неважно, — продолжал Ивакин, не получив ответа от намертво замолкшего Грибова. — Главное, что он ее выманил. Назначил место — главное тусовочное и одновременно самое опасное место Лазурного. Он очень хорошо выбрал и время, и место убийства. Она приехала туда одна, они встретились и пошли в парк поговорить. Она что-то объясняла, а он успокаивал ее, обнимая за шею. Они дошли до смотровой площадки, это было около десяти, стояли там некоторое время, он, может, снова приобнял ее, дружески так потрепал за шею, чтобы расстегнулась цепочка с кулоном, ради которой полезешь в любую темноту — у меня был похожий случай: парень так же заманил жертву, хотя сам заранее свистнул украшение…