Смерть на фуршете
Шрифт:
— Не видели они нас на «Норрке»! — горько произнес Аркадий Клюшников. — А не видели потому, что нас не было!
— А не было нас потому, что мы, как папы Карлы, сидели в редакции и гнали к сдаче сборник горчаковской прозы!
— А гнали мы сборник горчаковской прозы потому, что наутро его должны были начать печатать!
Все это Стахнов и Клюшников говорили с нарастающим драматизмом.
— А должны были его печатать потому, что вы уже тогда знали: именно Горчаковский будет лауреатом! —
— Тоже мне тайна! — выдохнул Стахнов. — Спонсорство премии связано с «Бестером», от него и лауреаты.
— Из шестерки финалистов три книги изданы «Бестером», — добавил Клюшников.
— А роман Данияры Мальмет напечатан в средневолжском филиале «Бестера», хоть именуется он совсем по-другому, — сказал Воля.
Все знают эти академики!
— А горячее будет?! — вдруг раздался позади них отчаянный в своей девичьей наивности голос, обращенный, вероятно, к официанту.
Ответ прозвучал окончательным приговором:
— Нет, горячего не будет! Все на столах!
Между тем на столах были только стопки бумажных салфеток и множество стаканчиков с усовершенствованными зубочистками. Которые могли понадобиться только именно после горячего. Или жарено-горячего.
— Меня не перестает восхищать интуиция нашего президента, — сказал Трешнев. — Он, правда, жену встречает, но, когда я говорил с ним накануне и призывал приехать сюда из аэропорта, он твердо сказал, что не приедет. И прибавил: «Ничего там не будет». Это точная цитата.
— За то мы его и назначили пожизненно, — отозвался Караванов.
— Возьмем еще хотя бы вина, — почти со скорбью в голосе предложил Стахнов Клюшникову, и они поплелись к слабоалкогольным этим столам.
— А что, Аркадий и Лев — редакторы Горчаковского? — спросила Ксения.
— Нет, основным редактором у покойного была и, думаю, остается Мариночка Сухорядова. Воля про нее вчера рассказывал. А эти крепкие парни — как раз литературные негры, о которых ты тоже уже слышала.
— Как?! Академик-негр?! — изумилась Ксения.
— Твоя правда. При возможной необходимости получить в посольстве США гостевую визу и мне, и тебе, вероятно, откажут на основании употребления этнонеполиткорректного слова. Спроси по-другому. Академик — литературный афроамериканец… — Трешнев иронически улыбался. — Ты же не вчера на свет родилась! Аркашка — прекрасный поэт, его стихи с лету запоминаются… Хочешь, прямо сейчас прочту про ласточку… Впрочем, подождем его возвращения, ему будет приятно. Но стихи не кормят. Вот он и сидит переделывает чужую графоманию, переписывает, а чаще просто дописывает…
— А трижды академик?
— Он стихи не пишет. Хуже. Пишет миниатюры в прозе. Одну в месяц, не чаще. Лауреат нескольких премий, в том числе международных, для литературных миниатюристов.
К ним подошел уже замеченный прежде Герман Гурьевич Полоскухин. Поздоровался, бросив особый взгляд на Ксению. Судя по рассказанному о нем, профессору было странно видеть незнакомое лицо в родной среде.
— Хотя и отношусь я к Берестовскому как к политэмигранту и моя святая обязанность шестидесятника поддерживать тех, кого пинает власть, — он все же идиот. Если ты сам пьешь только вино, поинтересуйся у своих помощников: может, они тебе расскажут, что в стране, где ты родился и прожил много лет, большая часть взрослого населения пьет не вино, а водку! Это же надо было такое отчубучить: ни одной бутылки! Форменный идиот!
При этом Полоскухин держал в руке полувыпитый бокал с красным вином, и по характеру речи было понятно, что этот бокал для него — не первый.
— А может, Герман Гурьевич, это не идиотизм, а садизм? — с кротостью во взгляде предположил Трешнев. — Выпьете, мол, на халяву и вино!
— Может, и так, — задумчиво проговорил Полоскухин. — Хотя на вино он не поскупился.
— Сбрасывает залежавшееся-застоявшееся, — гнул свое Трешнев.
— И не говорите, Андрей, — махнул рукой Полоскухин. — Выпью еще с академиком Стахновым и с Аркашкой да и пойду…
— Ну, если даже Полоскухин без принуждения уходит… — протянул Воля.
— Пойдемте, ребята! — попросила и Ксения.
— С Маришкой так и не повидались! — с тоской произнес Трешнев. — А ведь договаривались…
— Ну не видно же твоей Маришки! — с раздражением воскликнула Ксения. — Наверное, прячется от этого позора со своими норвежскими парламентариями!
— Вот это ты совсем зря! — возмутился и Трешнев. — Она, что ли, за это безобразие отвечает?! Музей Берестовскому только площадку предоставил, небось под его щедрые посулы. А когда Маришка накрывает, гостей на машинах развозят: своими ногами сил нет — от переедания. Подтверди, Воля!
— Да… — вздохнул Караванов. — Сюда бы хоть одну тарелочку с ее фуршета. Нам бы хватило!
— В конце концов, у меня кое-что есть в сумке! — взбодрился Трешнев. — Пойдем поскорее!
— Андрюша, вы что, уже уходите?! — легка на помине, трешневская однокурсница Маришка стояла перед ними.
— Мариша, а где же норвежцы? — ответил Трешнев вопросом на вопрос. — Может, привезли с собой хотя бы норвежской селедки, а то здесь совсем закусывать нечего?