Смерть на фуршете
Шрифт:
— Конечно, есть. Если есть сын, ведь может быть и внучка? Вероника Глебовна есть! А рецептов детской литературы нет! Но надо, чтобы было интересно. Вот и Анжелетта рассказывает истории, а не выдумывает сюжет… И у нее хоть и не все, а получается… Девчонки злятся: тетка срывает немаленькие тиражи, а их сальерианские потуги — в отвал… Детей не обдуришь.
— А «Настоящие пионеры»?!
— Ты знаешь, это не трэш. Я смотрел довольно внимательно: написано хорошо. Анжелетта не умеет писать плохо. Персонажи, понятно, еще те, но все же это заряжает на скандал и может
Последнее междометие относилось, однако, не к Гоголю, а к тому, что Трешнев погрузил свою летнюю туфлю в какую-то коварную лужу едва ли не по щиколотку.
— Ну вот! — сокрушенно сказал он. — Гайдар с Бурбулисом нам виноваты! Поналивали здесь луж…
Ворча, поплелся дальше.
— Инесса тоже куда-то пропала. Не звонит… Наверное, опять крокодил директор в школе задержал…
— Еще бы! Такую красавицу… — съязвила Ксения и тут же нарвалась.
— Что есть, то есть… Я же ей подробно объяснил, как идти! И бывала она здесь! Но, как все натуральные, коренные москвички, наделена географическим дебилизмом… А мы уже почти приплыли.
Зазвонил его телефон.
Трешнев выхватил «моторолу» из кармана, раскрыл, приложил к уху.
— Где ты?! Что? Видишь меня? А я не вижу! С какой бабой? Это Ксения! — Трешнев повертел головой и обратился к Ксении: — Говорит, что нас видит! Ты ее видишь?
— Не помню, сколько не видела… Могу и не узнать!
— Вот же она! — радостно заорал Трешнев.
Всего в нескольких метрах от них, на островке в разрыве бульвара, у довольно большого автомобиля оливкового цвета, стояла Инесса.
— Чего звонишь?! — закричал Трешнев, бросаясь к ней через проезд и таща за собой Ксению.
— А что же мне — горло драть через улицу?! — возмутилась Инесса. — Увидела вас — и позвонила. Ксения, это ты?
— А ты что подумала?
— Приди в мои объятия! — Трешнев произнес эту свою фразу, уже слышанную Ксенией ранее и однажды обращенную к ней. Наверняка подхватил у кого-то и вооружился.
— Как я, нормально припарковалась? — спросила Инесса, не размыкая объятий после традиционного троекратного трешневского поцелуя. — Не эвакуируют?
Трешнев осмотрелся:
— Здесь вроде можно. Пойдемте, девчата!
— Рюшик, ты сегодня уже пил?
«Рюшик»! Ксения чуть не упала на проезжей части.
— Что я мог пить, майне либе?! Юра выставил только молоко… совсем погрузился в младенчество… а сюда мы пока не дошли… Да я и вчера, на «Фуроре», почти не пил…
— Вот и прекрасно! Отгонишь мою «Надежду» со мною вместе, а я выпью.
И она протянула Трешневу ключи от авто.
— Сейчас в машине слушала новости… Федор Бондарчук объявил, что будет продюсировать экранизацию этой вашей «Радужной стерляди» и видит в главной роли Алексея Воробьева…
— Как ты все успеваешь?! — с уважением воскликнул Трешнев.
— Для
— Скоро вы увидите праздник бескорыстия! — Трешнев мгновенно переключался с одного на другое. — Это будет презентация фуршета, а книжка выступит чем-то вроде аперитива.
— Ты хоть скажи, что за книжка! — с учительской требовательностью произнесла Инесса. — Неудобно получается…
Только теперь Ксения стала соображать, что сразу ошеломило ее в облике этой автомобилистки. Платиновая блондинка Инесса — ростом, пожалуй, не только померяется с Трешневым, но и выиграет у него пару сантиметров — была в стильных песочных бриджах до середины икры и в бледно-бирюзовой блузке, сильно открывающей грудь («Впрочем, второй размер, — отметила Ксения, — здесь паритет!»). Кожаные сандалии, явно купленные не на рынке при Савеловском вокзале, а ногти на руках и на ногах покрыты темно-синим, до черноты, лаком.
Все это вместе наверняка разило Трешнева наповал. Они рядом всего несколько минут, а ощущение приближающейся опасности нарастает со скоростью метеорита. С какой собачьей готовностью подхватил-поймал Трешнев пожалованные ему ключи от машины! Правда, Ксения представить себе не могла, как в таком одеянии можно вести уроки в каком-нибудь восьмом, подавно в одиннадцатом классе…
А Трешнев разливался стаей соловьев, если, конечно, эти птицы способны петь хором! Про книжки они пусть не беспокоятся — все получат по экземпляру с сердечным автографом Гиляны. Кому надо, она даст дополнительно…
— И что нам потом с этой книжкой делать, даже с одной? — желчно спросила Ксения, наслушавшаяся в эти дни от Трешнева всяких рассказов об агрессивности графоманов и о трагедии современной русской словесности, стонущей под их игом.
— Как что?! Читать! — удивился Трешнев. — Гиляна хорошо пишет!
— По-русски? — деловито осведомилась Инесса.
— Конечно! Всегда по-русски. Вы на ее имя и фамилию не смотрите. У Гиляны не фамилия даже, а псевдоним. Гиляна Шавдал.
— А что он означает? — спросила Ксения.
— Да, Андрон, что он означает?! — подхватила Инесса.
— Сейчас видно, девчата, что вы совсем молодые и учились в университете после распада Союза. Это же героиня калмыцкого эпоса, знаменитая ханша. Неужели вам не читали спецкурс «Фольклор народов СССР»?!
— Мы прогуливали, — со значением произнесла Инесса. — Как раз с представителями народов СССР и дальнего зарубежья.
— Ну, тогда у вас с представлениями об этнических достоинствах многоликого человечества все должно быть в порядке. Фамилия в студенчестве у Гиляны была то ли Манджиева, а то и Лиджиева… Вот и поменяла, понятно, для звучности. Восток, как отмечено в одном общеизвестном трюизме с претензией на афоризм, — дело тонкое. Студенты у меня зачетом к экзамену сдавали физиологический очерк о дне сегодняшнем, и Гиляна так расписала свою работу сторожихой на автостоянке, что я ей автоматом пятерку на экзамене поставил.