Смерть на фуршете
Шрифт:
Инесса отхлебнула из стакана грейпфрутового сока.
— Я читала первые романы Горчаковского… Ну, можно сказать, долго держала в руках. И «Варакушка», и «Знак Митридата» как раз такие вот, дюже интеллектуальные. Чтобы разобраться в их сюжетах, нужно взять лист бумаги побольше и долго все, что написано, туда переносить. И то не уверена, что полностью разберешься. Начальный сюжет Горчаковский может оборвать и схватиться за другой, потом завязать третий… Невероятной длины монологи сменяются какими-то историями, будто вытащенными из путеводителей и журналов для любителей гламурной старины… Скорее рано, чем поздно, у него обязательно
— У нас в Литинституте еще в советское время романы о писателях, которые половина студентов начинала кропать уже на втором-третьем курсе, называли хроническим последствием упражнений в литературном онанизме, — вставил холтероносец, после чего с видимым удовольствием влил в себя очередную стопку.
— В конце концов начинаешь понимать, — продолжила аналитический доклад Инесса, — что сюжет автору и в «Варакушке», и в «Митридате» в общем не нужен. Довольно простенькие воспоминания о детстве семидесятых — восьмидесятых годов (совпадает со временем жизни Горчаковского, который ведь и до сорока не дожил) начинают чередоваться почему-то с юридическими, орнитологическими и даже геологическими текстами разного рода, стихотворными и драматургическими цитатами, а то и целыми непрозаическими сочинениями. В «Знаке Митридата» герой вдруг начинает рассуждать о России как стране аборигенной культуры, а об Америке, то есть о Штатах, как о месте, куда стекаются авантюристы всего мира и тем создают этому государству, а значит, и стране особый драйв, которого России ни при какой власти никогда не достичь… Потом про это словно забывает и пускается в рассуждения о богатствах славянской речи… Словом, то нечто ни о чем, то все обо всем. Критика, конечно, нашла уже романам Горчаковского свое место, называет их тотальными. Кто-то даже сравнил «Варакушку» с «Евгением Онегиным»: у Пушкина, мол, роман строится как диалог литературных стилей, и у Горчаковского главное не персонажи, а соединение стилей.
— С Джойсом Горчаковского тоже сравнивали, — заметил президент.
— А кого, Леша, не сравнивали с Джойсом? — иронически парировал Караванов.
— Меня! — нагло сказал Трешнев. — Зато один мой еще студенческий рассказ сравнили с Кафкой.
— Банальщина, Андрюша, — не унимался Караванов. — Джойс, Кафка, Пруст — это такие же детские болезни молодых писак, как скарлатина, корь, коклюш.
— А Фолкнер?! — увлекся Трешнев, совсем открывая забрало.
— Свинка, но…
Однако Борис не дал отклониться в сторону от рассказа Инессы:
— Братцы! Мне уходить надо! Инесса, чем «Радужная стерлядь» отличается от первых двух романов?
— Тем, что она издана в «Бестере».
— Молодец! — с чувством воскликнул Трешнев. — Если коротко: они там никогда не питались высокими материями. Напечатали — продали. Не продается — на фиг! Извини, Инесса…
— Ты прав, Андрей. В романе есть сюжет, композиционно он воспринимается легко, но все же претензия на интеллектуалку сохранена. Опять текст разнороден, принципиально разнороден. Порой складывается впечатление, что Горчаковский не самостоятельно стилями играет, а просто стаскивает куски из каких-то разных книг. Особенно заметно это в крымских эпизодах, которые проходят через всю книгу…
— Вот как! — заинтересовался президент. — Значит, он там и о Крыме пишет? Надо посмотреть.
— Ле-еша! —
Трешнев безмолвствовал.
— Скажу тебе честно, Инесса, я пыталась читать. — Ксения решила немного отвлечь учительницу-литературоведа от Трешнева. — Но засыпала на первых страницах. Явно это не моя литература.
— Ну, ребята, — теперь возмущение Инессы приобрело новое направление, — вы дилетанты, что ли? Еще скажите: «нравится» — «не нравится»! Это что, фуршетные закуски?! Что, вас не учили элементарщине: надо знать, зачем читаешь текст, — сразу от скуки и следа не останется! Ты, Ксения, предложила мне сделать стилистический анализ — я сделала. Честно выполнила свою часть работы.
Борис посмотрел на часы, а потом на неоскудевающий стол академиков-фуршетчиков.
— Как мне жаль, братцы, уходить от вас! Но Денис Денисович время мне назначил жестко! Надо соответствовать. Инесса, пока в двух словах — общее впечатление от романа.
— Про сюжет и композицию я сказала. Персонажей многовато, но все же такого столпотворения, как в первых двух, здесь нет. А вот стилистически, конечно, разнобой велик. Крымские эпизоды просто вываливаются своим качеством из все же рыхловатого тела романа, где можно натолкнуться и на кулинарные рецепты, и на довольно подробное описание родов, почему-то напомнившее мне руководство по акушерству и гинекологии, которое я читала, когда готовилась рожать… Вот, если коротко.
— Понял! И побежал! — Борис встал. — Спасибо, академики, спасибо, дорогая Инесса! — Он взял руку Инессы, как видно, тяжелую от серебряных колец и браслетов. Проникновенно расцеловал пальцы. А Ксению лишь изволил чмокнуть в щеку.
— Один вопрос, — проговорил в этот момент Трешнев. — Помнится, на фуршете или сразу после него у Арины Старцевой произошло расстройство желудка. По нашему предположению, после шампанского, которое они с Горчаковским прилюдно выпили. Если это не нарушит тайну следствия, хотелось бы знать…
— Не нарушит! — Борька хмыкнул. — Я все же к столу пришел, решил не заострять — и аппетита никому не портить. Тайны особой нет, и вам могу сказать: у лауреата тоже началось расстройство желудка, он отправился в туалет — где и был убит.
— Значит… — сказал президент.
— Значит, следствие продолжается! — и Борис почти бегом покинул кафе «Лит-Fak».
Как у кого, а у Ксении никакого желания после такого финала продолжать фуршет не возникло. Тем более не хотелось наблюдать за дальнейшим общением Трешнева с Инессой. Сославшись на то, что ей надо еще заглянуть на работу, Ксения, попросив у Инессы свой же экземпляр романа Горчаковского, убежала вслед за кузеном.
— Только закладки сохрани! — крикнула ей вслед героиня встречи.
Ночь с Пелепенченко
Но ни на какую работу Ксения не поехала, а отправилась домой.
Что и говорить, Инесса ее и здесь сделала! Ведь Ксения сама сунула ей «Радужную стерлядь» в надежде, что опочит на ней усталая словесница, как она, Ксения, опочила. Нет! Вывела историю с романом в интересную, хотя и малопонятную пока сторону.
Ксения чувствовала, однако, что именно этот доклад, как она его назвала, и ее подводит к чему-то неожиданному. Вот и решила вновь растопырить свою сумку тяжеленной книгой.