Смерть на фуршете

Кременчук Наталья Александровна

— И на бороду Фридриха Энгельса тоже, — добавил Караванов. — Читали «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека»? Также любимая книжка дяди Пети.

— Воля привирает, — твердо заявил справедливый Ласов. — В лице профессора Веснина мы видим выразительный пример нередкого сейчас компромиссного деизма на основе стихийного неокреационизма, порождаемого как реакция на диффузию ригидной толерантности в сферу научных коннотаций.

Выдав это единым духом, президент пригубил грушевого сока и посмотрел на собеседников, ожидая вопросов.

Но и

так все было понятно, что подтверждалось наличием у премии «Эволюция» особой награды — почетного нагрудного знака «Искра божья». Его как раз крупно показывали в ролике «Эволюции». Это нечто, похожее одновременно и на золотистую шестеренку, и на солнечный диск с вылетающими из него лучами, как пояснил Трешнев, было стилизацией под известную модель вечного двигателя.

— Обрати внимание, слово божьядано не с заглавной буквы. Так дядя Петя усмиряет свое богоискательство. Иногда называет себя православным атеистом, но все воспринимают это как шутки мецената. Человек он щедрый, и это ты сейчас чувствуешь на собственном желудке. Я, например, уже переел, а это ведь всего предфуршет.

— Да, человек он широкий! — с уважением проговорил Воля. — Не щедрый, а щедрейший. Порой мне думается, что дядя Петя намеренно так обильно финансирует этих эволюционистов. Вот, мол, ни в чем себе не отказывайте, только работайте. И докажите наконец с вашей этой самой научной точки зрения полное торжество эволюции, это превосходство креветки над эмбрионом…

— Может, и так, — протянул Трешнев. — Но знаешь любимый анекдот дяди Пети?

Воля кивнул:

— На прошлом фуршете он его вице-президенту РАН под микрофон рассказывал.

— Я не знаю, — сказала Ксения.

— Полезный анекдот. К Богу в его покои входит апостол Петр, стоящий, как известно, у райских врат.

«Господи, там атеисты пришли. К Тебе просятся».

Господь поднимает голову от своих трудов:

«Скажи им, что меня нет».

Ксения посмотрела на Трешнева.

Тот был как-то почти торжественно серьезен. Она хотела спросить его о том, как сочетается в нем раздолбайство с метафизикой, но тут хозяин фуршета и поклонник точности решил, что собравшиеся уже готовы выслушать членов жюри премии.

Процедура объявления длинного списка началась. Так как Ксения, что называется, с ходу врезалась в премиальный процесс «Эволюции», ей не все удавалось воспринимать на слух. Затем официанты споро занялись приготовлением основного фуршета, хотя Ксения понимала, что после предфуршета она сегодня вообще есть не будет. Но теперь они ждали появления Бориса, и уйти она не могла.

Академики с уже не удивлявшей ее виртуозностью и с дружеской помощью Гаврилы Бадова и Егора Травина (Трешнев со своим холтером пребывал в непривычном покое) щедро обновили ассортимент их столика.

Егор, как один из непосредственных свидетелей обнаружения тела Горчаковского, дал показания еще роковой ночью. Им он рассказал тоже — рассказывая, словно освобождался от виденного, — как поднялся в туалет, просто помыть руки, так как случайно вляпался пальцами

в ткемалевый соус. Когда мыл, в туалет вошли еще трое: официант и двое незнакомых ему молодых людей, один из которых прошел к кабинкам. Он-то и увидел, что из-под двери торчит нога. Присвистнул, позвал их. Толкнули дверь — он, Егор, и толкнул, все остальные сробели, а он, по своим прикидкам, постарше всех, решился.

— Видим, неподвижно полулежит между унитазом и стенкой Горчаковский, голова набок, а из шеи торчит загнанная по рукоять фуршетная шпажка. «Удар в сонную артерию», — сказал кто-то из незнакомых парней. «Наповал», — сказал другой.

— Кровищи небось было!.. — при этой своей реплике президент Академии фуршетов смотрел на мясное ассорти, собственноручно им созданное на тарелке.

Трешнев заерзал на своем месте: наверное, представял, как реагирует холтер на эти подробности.

— Как раз нет, — возразил Егор. — Совсем немного, хотя, сами понимаете, мы не вглядывались. Я вслед за официантом тоже побежал звать охрану, а они тут как тут. Задержали и меня, и парней, и еще одного, как раз в туалет вошедшего.

— И кто эти парни оказались? — спросил Караванов.

— Осветители из телевизионной группы, стопроцентное алиби, как и у меня. Хотя нет, у меня не совсем. Ведь когда эта тройка вошла, я руки мыл. Так что и отпечатки пальцев у меня сняли, и про то, как я в соус на тарелке Гаврилы влез, письменные показания давал… И ребята мое алиби подтверждали.

Так как официальная часть собрания была завершена, включили большой плазменный телевизор, висевший над залом. Шли новости, и блок событий культуры открылся сообщением об объявлении длинного списка премии «Эволюция».

Дядя Петя, уже полчаса спокойно склоненный над чашечкой эспрессо, улыбался в бороду, довольный такой расторопностью журналистов. Ксения неожиданно увидела, что она тоже попала в хронику фуршетно-премиальной истории: репортеры показали не только членов президиума Академии фуршетов, но и ее с надкусываемым блинчиком на вилке.

Затем в кадре появилось знакомое всем россиянам лицо Дениса Димитрова с какой-то газетой в руках.

Димитров с деловитой обстоятельностью, переходящей в обстоятельную деловитость, рассказал о том, что решил обновить традицию, которую во времена Николая Первого в России насаждали реакционные журналисты Булгарин и Греч. Как и они, он взялся за нравоописательный роман-фельетон, который с грядущего вторника, то есть с завтрашнего дня, начинает печататься с продолжением в номерах «New-газеты». Но, в отличие от охранительных сочинений, его новый роман «Смерть на фуршете» будет иметь ясно выраженные социально-критические черты, основанные на традициях антисамодержавной сатиры Салтыкова-Щедрина. С усталой монотонностью капли, падающей из неисправного крана, Димитров попинал напоследок верховную власть и сгинул с экрана, но лишь для того, чтобы возникнуть на другом канале, в своем авторском цикле для пенсионеров, и поведать слушателям-зрителям об антисталинском подтексте в либретто советских опер.