Смерть на фуршете
Шрифт:
— Какие-то вы не те книжки читаете! — в Ксении совсем не вовремя пробудился педагог.
— Мы их вообще не читаем! — Невидимый захохотал, правда, с некоторой натугой.
— Кто вы? Фантомас?
— Фантомас — это в кино! А у нас — литература.
— В такой литературе Фантомас как раз и появился!
— Надоели! Намеки не воспринимаете! Угрозы тоже! Самое последнее предупреждение сделали, но вас ничем не пронять. Так что пеняйте только на себя!
Раздался громкий
Ксения, очнувшись, обнаружила, что ничком лежит на свежей, молодой, ярко-зеленой траве, а перед ней расстилаются заросли белой медуницы. Было светло, солнечно, хотя и не очень ярко.
Она приподнялась…
«Вот это да!»
Вновь рухнула на траву.
Жива?
Наконец опомнилась.
Жива!
Но — голая.
Голая и живая.
А то, что голая… Значит, родилась заново.
Вновь приподнялась, села, осмотрелась.
Рядом, так же ничком, неподвижно лежал Трешнев. И тоже совершенно без одежды.
Она потрясла его за плечо. Теплое!
— Андрей! Живой?
Трешнев шевельнулся.
Прорычал что-то, не поднимая головы. Может, зевнул?
Но вот и голову поднял, уже привычным для Ксении образом покрутил ею.
— Это же Тверской бульвар! Как… — оборвал сам себя. — Понятно. Ну, можно сказать, родились в сорочке.
— Еще бы она оказалась поблизости… — Ксения сидела так, чтобы как можно больше прикрыть грудь и все такое подобное.
— А где Инесса?! — Трешнев встрепенулся, вскочил, словно взлетел над этим Тверским бульваром, завертелся, оглядывая все вокруг своим близоруким взглядом. Очков, которые он обычно то надевал, то снимал, сейчас на нем не было.
— Вон же… Инесса… — Ксения едва удержалась, чтоб не сказать «твоя Инесса».
Трешнев всмотрелся в сторону той аллеи, куда указывала Ксения, и послушно опустился на траву рядом с нею.
Инесса, также в полной своей натуральности, шла по аллее, от них удаляясь.
— Куда это она? — удивилась Ксения.
Трешнев молчал, вглядываясь.
— Она, наверное, нудистка. — Ксения, прикрывавшая руками грудь, постаралась произнести это как можно пренебрежительнее.
— Или натуристка, — задумчиво проговорил Трешнев. Он всмотрелся туда, где шла и вдруг остановилась Инесса. Остановилась она перед кем-то, принадлежавшим к мужскому полу — сидевшим на скамейке. — Чего это она?! Нашла выход?
Как видно, Инесса заговорила с сидевшим. Впрочем, тот сразу вскочил, стал, размахивая руками, что-то объяснять их подруге.
— Она нашла выход. — Трешнев был спокоен.
— А чего его находить! — заносчиво сказала Ксения. —
— Полиция должна к местам происшествия приезжать сама. И нам сейчас не полиция нужна, а побыстрее унести отсюда ноги вместе с нашими грешными телами и садовыми головами.
— Кажется, звонит по телефону, — сказал Трешнев. — Интересно кому.
— Мужу! — хмыкнула Ксения.
— Муж на дежурстве, — бесцветным голосом отозвался Трешнев.
Инесса повернулась и направилась к ним.
Подошла, присела перед полулежащим Трешневым на корточки, потеребила его за нос:
— Ну, что, московские рабочие, в тоске? Живы, жертвою в революционной борьбе не пали…
— А мы вовсе не в тоске, — прогундосил Трешнев, так как его нос Инесса продолжала поглаживать. — И даже согласны, как рабочие, вступить в традиционный союз с трудовым крестьянством…
У Ксении вдруг закружилась голова от невероятности всего происходящего: она увидела, что их вынужденным пристанищем оказался бульварный газон с клумбой, в центр которой торчком был врыт большой серый куб.
«В память о революционной борьбе московских рабочих в сентябре 1905 года и в октябре 1917 года», — было выбито на его грани. А сверху, на ребро были водружены знакомые трешневские очки.
— Андрей, твои очки! — придя в себя, воскликнула Ксения.
— Правда, Андрей, — твои!
Трешнев тоже оглянулся, посмотрел, но к очкам не потянулся.
— Надо же, куда нас выложили! Уподобили товарищам Жебрунову и Барболину…
— Тоже фуршетчики? — иронически спросила Ксения.
Нет, абсурд не рассеивался, хотя вокруг было светло, разгоралось утреннее солнце, тянуло свежим ветерком…
— Московские хулиганы семнадцатого года, погибшие в начинавшейся смуте и быстренько ставшие большевистскими новомучениками. Что называется, положили начало кладбищу у Кремлевской стены…
— Андрей! Не надо о кладбищах! — вдруг воззвала Инесса. — Ты вообще понимаешь, что с нами произошло? И могло произойти!
— Всех не передушат — читателей не останется, — бодро отозвался Трешнев. — Куда ты звонила?
— Борису, конечно! Ксениному брату.
— Он же во Владивостоке! Ты что, наизусть помнишь Борькин телефон? — Это они оба, и Трешнев, и Ксения, воскликнули одновременно.
— Вообще-то он оказался в Москве, а телефоны я запоминаю с лету, — ответила Инесса. — Борис скоро за нами приедет. Так что еще поживем.
— Кстати, который теперь час? — вздернулся Трешнев.
— Начало седьмого, если по медведевскому времени. То есть, если нормально, пять утра. Самый сон! Так рано даже я не встаю.