Смерть на фуршете
Шрифт:
— Значит, вы читали? — спросил Трешнев. — И вас это не впечатлило?!
— Я не читал! Что «не впечатлило»?! — к ним подошел неутомимый филологический путешественник Георгий Орестович Беркутов. Верный его ученик — дюжий Гаврил Амиранов тащил за наставником огромную сумку.
— Гоша! Чтобы ты да не читал?! — удивился Трешнев.
— Только что с поезда. Хорошо, что Гаврилка меня встречал и сразу сюда притащил.
— Значит, в поездах и на вокзалах они пока что эту газету не раздавали… — задумчиво заговорил Трешнев.
—
— И не мог видеть: это первый номер!
— Кто издает?
— Поди разбери! Редактором записана какая-то Надежда Пасюкова-Железнова. Кто знает такую?
Все молчали.
— Псевдоним, — неуверенно сказал Адриан.
— Или чья-то подружка, получившая газету в подарок, — высказал свое предположение Гаврила.
— Учредителем значатся «СТАН», «Бестер» и еще несколько крупных издательств и книжных торговых домов… Пестрый, однако, союз.
— Среди обозревателей есть Глеб Кирилкин и Денис Димитров… Может, Денис что-то прояснит… — так же робко, как супруг, предположила Карина.
— Это вряд ли, — твердо сказал Беркутов, всматриваясь в подпись под статьей «Посмертная тайна Игоря Горчаковского». Там стояло: «М.Арин, Ульяновск — Мюнхен». Что это за блуждающая фигура? Я такого не знаю.
— Ну, если ты, Георгий Орестыч, не знаешь, мы — подавно, — признал Трешнев.
— Андрон, а что в статье? — спросила Инесса. — Скажи коротко.
— Если коротко, то здесь подробно восхваляется «Радужная стерлядь». Говорится, что в ней Горчаковский вывел современную литературу на новые высоты, художественно воплотил попытки многих писателей придать постмодернизму живое дыхание…
— А про «Кизиловый утес» есть что-то?
— Думаю, ради этого статья и написана! Эта история с куском из турецкого романа крутится так и эдак, даже с уходом в дебри текстологии… Почитаешь — тебе будет даже интересно, как они — или он, этот М.Арин, — заваливают всяческим хламом точнейший в литературоведении раздел… Но — никаких указаний на известные обстоятельства дела. Точного названия самого романа нет. Истории с задорожневскими авантюрами нет подавно.
Члены Академии фуршетов внимательно слушали, только Беркутов всматривался сквозь очки в строчки.
— Они здесь и суждение Михаила Шишкина приводят.
Георгий Орестович стал читать:
— «Хочу написать идеальный текст, текст текстов, который будет состоять из отрывков из всего написанного когда-либо. Из этих осколков должна быть составлена новая мозаика. И из старых слов получится принципиально новая книга, совсем о другом, потому что это мой выбор, моя картина моего мира, которого еще не было и потом никогда не будет…»
Беркутов обвел всех проницательным взглядом.
— «При этом “обыкновенный” читатель, разумеется, не обязан непременно угадывать, откуда взята та или иная фраза. Мне важно, что идеальный
— Господа, а вы кто: читатели обыкновенные или идеальные?
— Читай, Георгий Орестович, читай, — поощрил Трешнев.
— «Слова — материал. Глина. Важно то, что ты из глины слепишь, независимо от того, чем была эта глина раньше…»
— Все-таки я хотел бы уточнить. Передохни, Гоша. — Адриан заглянул в газету. — Как-то у него неправильно слепились глина из карьера — словарный состав и уже готовые шедевры. Гжель. Керамика Раку. Кузнецовский и мейсенский фарфор. Буккеро… Ну, вы понимаете…
— Брось, Адик! — Беркутов снова вперился в газету своим натруженным взглядом многочитающего человека. — Вся эта цитата — ради последней фразы. «К счастью, людей, которым литература важнее, чем окололитературные скандалы, много». То есть мы — скандалисты, а эта литература следующего измерения — всем помощь и отрада, а глядишь, и несказанный свет.
— Так что теперь у тебя, Адриан, грандиозные перспективы, — подхватил Трешнев, — можешь перелицовывать свои переводы в собственные тексты! Открывайте с Кариной новый литературный проект!
— Вы что, ребята, дурачитесь! — воскликнула Инесса. — Какая же это литература?! Ведь все со школы усвоили: за списывание двойка, а то и кол!
— Это не списывание, а творческое преображение…
— Мы не опоздали?
Подошедший к ним президент был с очень приглядной брюнеткой Ксениного возраста.
— Знакомьтесь, господа, это Галина, мой гастроэнтеролог. Хочет приобщиться к миру современной литературы.
— Прекрасно! — оживился Трешнев. — Вот мы Галину и спросим, что она из нашей современной литературы читает?
— Э-э! — улыбнулась Галина. — Какой вы хитренький! Так сразу вам все и выложи! Мое чтение — это мое чтение. Я, может, вообще без вашей литературы обхожусь. Я, может, сюда пришла не о себе рассказывать, а вас послушать. Что вы мне, читателю, предложите?
— Если бы знать… — протянул Караванов.
Галина заметила развернутую газету:
— А, Горчаковский! Что, раскрыли, кто его убил? А почему в Интернете ничего об этом нет?
— Убийство пока не раскрыто. — Они увидели вошедшего в зал профессора Богородицкого, неформального главу Патриаршего стола Академии фуршетов, и заговоривший Трешнев встрепенулся:
— Кстати, давно пора спросить Бориса Владимировича, что он, как специалист по механике вязкопластичных, упругих и абсолютно твердых тел, а также признанный знаток изящной словесности, думает об убийстве Горчаковского.
Он метнулся к Богородицкому, который направил свои стопы к рядам кресел для пришедших на презентацию.
Разговор был недолог, но Трешнев вернулся с воодушевленным лицом.
— Наш патриарх сказал мне дословно следующее: «Молодой человек, не ищите здесь коллизий Моцарта и Сальери, а обратите свой взор к рейтингам продаж».