Смерть на фуршете
Шрифт:
— В свободной Швеции? — решила Ксения подбросить свое полешко в этот костер.
— Не знаю, какая она там свободная, я в гостях у Карлсона не был. Но премию Линдгрен они почему-то не дали. Зато дали куче каких-то маргиналов… Не дают премию правым. Именно по этой причине Льосу тридцать лет мурыжили… Это у них не вчера началось. Сейчас стало известно, что в тот год, когда премию получил Шолохов, ее намечали дать Паустовскому… Но люди из ЦК КПСС сплели интригу…
— Кстати, а почему ты мимо Паустовского прошел? Разве он не был свободен как писатель?
— Эскапизм чистой воды… Все
— Ты говоришь, что современная литература — это проект. Но ведь есть и хорошие проекты, например «Тарусские страницы», о которых сегодня вспоминали на презентации.
— Это контрпроект. И все-таки издательский. Как и «Метрополь». Кстати, оба совершенно идеологически невинные. Просто немного вольные — если, конечно, будет позволено так выразиться. А судьбу их помните?! То-то. И потом — я говорю об авторской литературе… Между прочим, мне очень интересно, куда они вывернут эту премию — удержатся ли от того, чтобы и ее сделать тусовочной?
— Откуда такие опасения?
— Премия чаще всего рождается из спонсорства… Смотри, какой фуршет они устроили! А спонсоры будут заказывать свое… Бывают, конечно, и экстравагантные случаи: писатели находят щедрого, нейтрального спонсора, а затем на его деньги решают свои тусовочные интересы… А вы говорите, нет цензуры. Разная есть цензура.
— Но писателю все равно не обойтись без самоограничений: не нужен мат, описание всякой грязи…
— То, что самоцензура существует и естественна, не обсуждается. Но она должна формироваться без каких-то оглядок…
— По-моему, ты сейчас запутаешься в своих рассуждениях, — сказала Ксения.
Трешнев отхлебнул вишневой наливки, зажмурился от удовольствия:
— Коварная. И наливка, и ты. Но меня не собьешь. Те же люди, которые огранизовывали советскую литературу, то есть, если угодно, с теми же навыками люди, организуют теперь и литературу современную. Вроде бы идеологические аэрозоли отброшены, а модели литературного устройства — сохранены. Та же пирамида — где на вершине мэтры (в них легко записали многих гонимых при коммунистах, без уточнений их художественной состоятельности). Дальше слоями и пластами тусовки. А у подножия — все остальное. Привычка, что поделаешь! Правда, пирамида двухглавая — гражданская война в литературе хотя и затихла, но все же у нас повсюду два союза писателей. А литератур сколько?!
Он залпом допил наливку и взялся за графин:
— А здесь что? Клубничная?!
— Печальные картины ты нам нарисовал, — сказала Инесса. — Налей и мне.
— И мне, пожалуйста, — попросила Ксения. — Если клубничная. Хочу попробовать.
— Выпьем не чокаясь, — предложил Трешнев.
— Чего это ради? — удивилась Инесса.
— Вдруг взгрустнулось… Подумаю, что не только литература эта — проект, но и фуршет тоже часть этого проекта… И как-то сразу аппетит пропал. Как ты, Ксения, говоришь — аттракцион вместо жизни…
— Это не я говорю, а кто-то из ваших писателей.
— Умный человек.
— Ну, кто куда, а я — на службу. Надо оправдывать выплачивание мне жалованья…
От
Потом оказалось, что на фоне наливки работать тяжело, и она, добравшись домой, рухнула в кровать, очнувшись только на рассвете.
Трешнев объявился в середине дня, когда она сидела по уши в служебных бумагах.
— Сообщаю в рамках данных обещаний по обновлению жизни. Только что звонил один мой студент… честно говоря, я и не очень-то помню такого… сегодня у него в «Квадриге» презентация книжки… попросил выступить… Я ему: «Но книжку-то вашу я даже не видел!» — а он мне: «Книжка никуда от вас не денется, ее как раз к презентации подвезут. Напишете рецензию, если понравится». Вообще-то я с большим удовольствием пишу рецензии на книжки, которые мне не понравились… Словом, очень он хочет, чтобы я сказал несколько слов о своем отношении к молодой литературе, к новому поколению писателей…» Тут мы начали спорить о значении и смысле слова «писатель», о том, кто и как может его употреблять… В конце концов сошлись на том, что о сути писательства на его презентации и поговорим… Я и те идеи, что вчера высказывал, разовью… Пусть знают…
— А потом, конечно, пьянка. Фуршет.
— Ну да.
— То есть опять напьешься…
— Да какое там напьешься! Видела ли ты меня пьяным?! Будет скромный междусобойчик. И все…
— Значит, устраиваешь прощание с фуршетами, — согласилась Ксения.
— Нет, я не могу взять на себя такое обязательство. Но Академия фуршетов нуждается в реформе… Вот кончится этот фуршетный сезон, и я, честное слово, сведу на нет свои фуршетные аппетиты. Посижу в тишине… Есть планы…
— Пока у тебя план — вновь напиться. — Ксения посмотрела на часы. — Нам-то можно туда пойти?
— Ты знаешь, президента этот Саша просил не приглашать. Какой-то был у него литературный конфликт с ним. Поэтому я и Волю не зову. Мы же все сложные люди. Страсти, столкновения…
— А мне? Инессе? Можно?
— А вы хотите? Не думаю, что там будет очень интересно… Впрочем, я Инессе уже звонил, и она тоже почему-то хочет пойти послушать мою болтологию…
— Ну вот и хорошо. «Квадрига» — это метро «Тверская»?
— Ну да. Встречаемся в девятнадцать часов у памятника Пушкину.
Какая хронометрическая точность у отца летчика.
Тanto i ven lo stes [1]
Девятнадцать ноль-три.
К ожидающей Трешнева Ксении подошла Инесса:
— Они все равно пришли! — В голосе Инессы было радостное возмущение.
— Кто «они»?
— Ученики! Мы их распустили на каникулы, но разрешили приходить в школу, если появятся какие-то вопросы. И вот они пришли. «Завтра день рождения Пушкина, День русского языка, давайте отпразднуем…» И вот сидела, ломала голову, что бы такое занимательное им устроить…
1
Они все равно придут.