Смерть Отморозка. Книга Вторая
Шрифт:
– Он не выстрелит. Ему не из чего стрелять. Но если мы будем тянуть время, он действительно может сделать что-нибудь нехорошее. Он загнал себя в угол. Пообещал покончить с собой, теперь ему некуда отступать. Он гордый человек, не сможет признать, что разыграл фарс. Нюшка, беги вниз, садись в машину, посигналь и трогайся. Сигналь сильнее.
– Зачем?
– Надо отвлечь его внимание. Из спальни ведь не видно машины? Пусть он думает, что я уехал. Как проедешь метров сто, сразу останавливайся и сдавай назад, только живо! Может быть, понадобится твоя помощь. А вы, Лиз, –
– Но, месье Поль!…
– Хватит болтать! – оборвал он. – Делайте, как я говорю!
Его властный тон заставил Лиз замолчать. Анна выскочила из дома, а Норов и Лиз, крадучись, чтобы не шуметь, вернулись по лестнице к двери спальни. Лиз ледяными пальцами вцепилась в руку Норова и не выпускала ее. Послышался резкий гудок автомобиля с улицы. Анна сигналила так яростно, будто в России застряла в пробке на светофоре.
– Пошли! – шепнул Норов и, не дожидаясь Лиз, бросился на дверь плечом.
Дверь не поддалась. Он отступил и ударил еще. Лиз, бледная, отчаянная, готовая на все ради спасения мужа, присоединилась к нему, самоотверженно колотясь в дверь всем своим крепким телом. Наконец с четвертого или пятого раза планка с другой стороны затрещала, сломалась, и дверь распахнулась.
Они, падая, вместе влетели в комнату. Жан-Франсуа болтался в петле на скрученной простыне, привязанной к массивной черной балке на потолке. Его длинные худые ноги в замызганных джинсах и старых потемневших от возраста и грязи кроссовках все еще конвульсивно дергались. На полу валялся опрокинутый стул.
Лиз истошно завопила. Норов подхватил Жана-Франсуа снизу за ноги.
– Режьте простыню, Лиз! – крикнул он, приподнимая тело.
– Чем?! Чем резать?! – обезумевшая Лиз ничего не соображала.
– Возьмите нож на кухне! Да быстрее же, merde! Я держу его!
Лиз опрометью бросилась вниз.
– Потерпи, Ванюша, потерпи! – по-русски бормотал Норов.
По телу Жана-Франсуа еще раз пробежала судорога, и он затих.
– Ваня, не вздумай! – вскрикнул Норов. –Брось это!
Жан-Франсуа не ответил. Теперь он висел неподвижно.
Через минуту вернулась Лиз с ножом. Забравшись на стул, она надрезала простыню, затем своими сильными большими руками принялась ее рвать. Жан-Франсуа мешком рухнул вниз. Норов мягко принял его на себя и перевалил на пол. В следующую секунду он ослабил петлю на шее француза и принялся делать ему искусственное дыхание: давил обеими руками на сердце, тут же припадал губами к уже посиневшим губам Жана-Франсуа с выступившей на них белой пеной и дышал ему в рот.
– Давай, Ванюшка, очухивайся! – торопил он по-русски. – Давай же, Сен-Санс, мать твою!
Жан-Франсуа закашлялся, тихо застонал и открыл глаза.
– Он жив! – воскликнула Лиз и, рыдая от облегчения, оттолкнув Норова, бросилась на грудь мужа.
– Я люблю тебя! Люблю! – твердила она, покрывая его багровое, лицо поцелуями.
Норов откатился в сторону и, перевернувшись на спину, без сил растянулся на полу.
– Пронесло! – вслух радостно выдохнул он. – Ну надо же! Первый раз в жизни с мужчиной взасос целовался! Тьфу, черт!
В спальню ворвалась Анна; мимо Жана-Франсуа
– Как ты?!
Он с пола обнял ее и притянул к себе.
– Разок, наверное, смогу, – пробормотал он ей на ухо. – Если, конечно, подмахнешь…
– Я… постараюсь! – плача от радости, отозвалась она. – По-шведски, да?
Он запустил обе руки ей под свитер и добрался до нежной груди.
– Ну уж нет! Что-что, а давать всегда – только по-русски!
Известие о том, что у Осинкина арестовали сына и он теперь снимается с выборов, мигом разнеслось по городу. На пресс-конференцию в штаб слетелись представители всех средств массовой информации, включая воронье с государственного телевидения. В небольшое помещение для общих совещаний набилось больше полусотни человек; кроме журналистов тут были взволнованные, молчаливые сотрудники штаба и активисты, в смятении примчавшиеся «с полей» узнать правду из первых рук.
Журналисты сидели на стульях и на полу, штабисты и прочие стояли плотным кольцом в два ряда вдоль стен. Духота была страшная.
За простым канцелярским столом было приготовлено три стула: для Осинкина, Норова и пресс-секретаря. Когда насупленный, со сжатыми губами Норов вошел в зал, атмосфера была накаленной, все головы повернулись к нему. Норов заметил в первых рядах Ольгу, взволнованную, испуганную, ничего не понимающую, мрачно посмотрел ей в глаза и отвернулся, не поздоровавшись.
– Пригласи Олега Николаевича, – велел он охраннику. – Скажи, все в сборе.
Молодая пресс-секретарь, растерянная, как и все в штабе, подскочила к нему.
– Какой порядок пресс-конференции?
– Осинкин сделает заявление и ответит на вопросы.
– И все?
– И все.
– Вы будете что-нибудь говорить?
– Нет.
Мимо стола, на котором стояла табличка с его именем, он прошел в зал и присоединился к своим подавленным ребятам из штаба. Появился Осинкин и с опущенной головой прошел к столу. Заработали фото – и телекамеры. Лицо Осинкина было пепельным, щетина придавала ему вид запущенный, а седая прядка во вьющихся темных волосах смотрелась трагически. В эту минуту ему сочувствовали даже враги. Ольга, не выдержав, громко вздохнула.
Осинкин двинулся к столу, и, не увидев Норова, поискал его глазами. Их взгляды встретились; Норовский – горящий, непримиримый, и Осинкинский – потухший, проигравший. Осинкин отвел глаза.
– Слово предоставляется кандидату на должность мэра Саратова Олегу Николаевичу Осинкину, – объявила пресс-секретарь неверным голосом, не дожидаясь, пока Осинкин сядет.
– Сегодня ночью был арестован мой сын, Денис, – с усилием, стоя, заговорил Осинкин. – Денису 18 лет, он учится в университете, занимается спортом, правда, немного. Он веселый, добрый, честный парень, мы с женой очень его любим, но вам, наверное, это неинтересно? – Он виновато поморщился. Никто ему не ответил, тишина была полная. – Вместе со своей девушкой он был на дискотеке, их машину остановили сотрудники милиции, обыскали и обнаружили марихуану…