Смерть Отморозка. Книга Вторая
Шрифт:
Ему принадлежала большая сеть заправок и автомоек, несколько торговых центров, большая строительная фирма и множество мелких предприятий. Его люди контролировали в Саратове вывоз мусора и похоронный бизнес, – и то и другое считалось золотым дном. За широкой папиной спиной Миша ощущал себя хозяином области.
Норов был с ним поверхностно знаком. Они виделись на разных мероприятиях, в ресторанах и ночных клубах. Летом пересекались во время отдыха на катерах – у каждого была своя небольшая флотилия. Только катер Норова стоил две сотни с небольшим, а яхта Миши –
– Я боюсь за тебя! – сказала Анна на обратном пути.
– Чего за меня бояться?
– Этот идиот Лансак тебя подозревает! А вдруг он тебя арестует?!
– На каком основании?
– Против тебя столько улик! Камеры на дороге… мы там наверняка есть! А если ты еще попал на камеру в Альби? Что тогда?
– Ровным счетом ничего.
– Тебе надо срочно уезжать!
Она подняла к нему лицо в слезах. Он остановил машину и поцеловал ее в мокрые прекрасные глаза.
– Вовсе нет. Любой суд встанет на мою сторону: у меня нет никакого мотива.
– А вдруг они решат, что Брыкин тебя нанял?
– Ерунда!
– Для тебя – ерунда! Но они тут верят в русскую мафию!
– В мире существует итальянская мафия, албанская, грузинская, азербайджанская, чеченская и так далее. А вот русской нет! Забавно, не правда ли?
– Почему?
– Не знаю, не думал. Может быть, в нас нет подлинного чувства национального родства?
В гостиной возился отец Лиз, приземистый старик маленького роста, в допотопных очках, с лысым шишковатым черепом и большими грубыми руками. Он приехал на машине с прицепом и привез два больших листа фанеры. Выпилив полосу нужного размера, он приспосабливал ее, чтобы закрыть дыру в окне. Норов и он часто встречались и относились друг к другу с симпатией.
Увидев разбитое и распухшее лицо Норова, Эрик в первую секунду даже испугался, но расспрашивать из деликатности не решился. Они расцеловались, Норов представил его Анне; старик не решился подать ей руки, лишь неловко поклонился издали, щуря сквозь допотопные очки светлые водянистые глаза. Анна, грустная и молчаливая, устало опустилась на стул возле пианино.
– Мешаю, Поль? Скоро закончу, – сообщил старик. – На всякий случай, заклею тут все скотчем, чтоб не дуло, но боюсь, все равно будет немного тянуть.
Он говорил на том простонародном местном диалекте, который Норов разбирал с трудом, а Анна вообще не понимала.
– Спасибо, Эрик. Сколько я тебе должен?
Отец Лиз по деревенскому обычаю называл его на «ты», и Норов отвечал ему тем же.
– Ничего не должен, Поль. За стекло придется заплатить, но это ты решай с Лиз. Я отсюда прямиком поеду в другой жит, она будет меня там ждать. Я тут постарался, сделал что мог, но все же вам лучше переехать на время. По ночам еще холодно. Я сам сплю с открытым окном даже зимой, но мадам замерзнет, верно? – он улыбнулся Анне, показывая крепкие еще зубы. – Поль мне говорил, что вы, русские, любите тепло, верно?
–
– Всегда этому удивлялся, – словоохотливо продолжал старик. – У вас там такой мороз, а вы говорите, что боитесь холода. Как же вы тогда переносите русские зимы?
– Холода снаружи, а в домах у нас жарко, – пояснила Анна.
– Сколько градусов?
– Снаружи – двадцать пять и внутри – двадцать пять.
– Двадцать пять?! Плюс?! – ужаснулся старик. – Сваришься, верно, Поль? Я бы задохнулся. Восемнадцать, ну, двадцать, еще куда ни шло, но больше? Нет, невозможно.
Норов протянул ему двести евро.
– Это очень много, Поль! – запротестовал старик. – Я на столько не наработал!
– Перестань, Эрик. Еще раз спасибо.
Старик сунул деньги в карман и совсем развеселился.
– Так ты меня разбалуешь. Начну приезжать каждый день, всегда же найдется, что починить, верно?
Встречу Миша назначил в банкетной комнате модного мясного ресторана. Норов по обыкновению приехал чуть раньше, Миша опоздал на полчаса. Норов уже собрался уходить, но тут вошли два больших охранника, хмуро, не здороваясь, оглядели Норова, стены и мебель. Затем появился Миша, толстый, наглый, веселый, в сопровождении администратора и официанта.
Пожав руку Норову вялой и влажной ладонью, не знавшей труда, Миша грузно уселся в кресло напротив.
– Заказал уже? Филе-миньон возьми, не пожалеешь, они тут путево делают. Миньон ему принеси, – бросил он официанту. – Салат будешь? Тогда с креветками. Мне – как обычно. Че пьешь? Воду? Че так? Зашился? Куришь, нет? А, ну да, ты ж у нас – спортсмен. Мне – коньячка, грамм сто, «Хенесси, Икс-О».
Он решал за Норова, не сомневаясь в его согласии. Когда за администратором и официантом закрылась дверь, Миша достал сигарету, закурил и перешел к делу.
– Ты че херней занялся? Про папу г…о всякое пишешь, про маму, про меня!
– А ты не читай, – посоветовал Норов. – Лично я не читаю, какую вы с папой про меня херню пишете.
– Ну ты сравнил! Где ты, и где папа!
– А где папа? – спросил Норов, поднимая скатерть и заглядывая под стол.
Миша хмыкнул, показывая, что ценит его чувство юмора.
– Ты че вообще добиваешься? Чтоб коммуняка пролез, пока мы с вами бодаемся?
– Вам-то чего коммунистов опасаться? – пожал плечами Норов. – Твой папа в прошлом коммунист, да и Пивоваров тоже. Чай, договоритесь.
– Коммуняки папу ненавидят! – возразил Миша. – А то ты не знаешь!
– Знаю, – согласился Норов. – Я другого не знаю: кто любит твоего папу?
Миша ничуть не обиделся.
– Я люблю, – засмеялся он. – Мама. И еще пара телок. Папе хватает. Короче, не будем го-о жевать.
– Надеюсь, – кивнул Норов, глядя на входящего с подносом официанта.
Миша дождался, пока официант поставил тарелки на стол и исчез.
– Мое предложение: вы завязываете тявкать на нас и начинаете мочить Егорова. А во втором туре вы поддерживаете Пивоварова.