Смерть планам не помеха.Часть первая: Человеческое лицо
Шрифт:
– Киса! Спасибо огромное, Садо! – Маюри даже приревновал на мгновение Рингоноки к этому человеку, но потом успокоился, осознав необоснованность ревности.
– Подвинься, шнобель, я тоже на камне сидеть хочу!- Хогэн повадился приходить в мир Рингоноки и нервировать Нетсудена уже давно, но сейчас хозяйка разрешила ему остаться, и даже отправила им еды со свадебного стола. И теперь они сидели на камушке и кушали. Нетсуден – не торопясь, небольшими кусочками, как подобает воспитанному мечу. Хогэн – набивая рот так, чтобы жевалось с трудом, руками, утирая усы и бороду рукавом...Нетсудена.
“Хозяйка, за
– Эх, шнобель, вот твоя хозяюшка – бравная, паланусьмик, гиини...А моя Ханка, зато, смешотная. Но ничего, они ещё со школы дружат. Эх...а ведь ещё вчера Доноханночка была маленьким запуганным комочком...не сильно она изменилась, но время летит...- Хогэн всхлипнул и шумно высморкался в Нетсудена. Этого оскорбления он не смог стерпеть и, забрав с собой блюдо пирожных, отправился в страшную, но тихую шахту Кинушикую. Вернее, побежал.
За столом было весело. Первый тост произнёс сам Генрюсай, пожелав молодым счастья. Дальше дело пошло само. Рингоноки уже ела второй огурец, как вдруг вспомнила о квасе. “Нетсуден, с ним всё в порядке?”
“В порядке, хозяйка, он в надёжном месте.”
“Тогда два кувшина мне.”- кувшины появляются в её руках по первому желанию. Маюри с интересом смотрит на неё. Остальные удивляются. Рингоноки рассказывает о своём путешествии ко врагам, старательно умалчивая об участии в этом Кинушикую и старого арранкара, которого она назвала “дедушкой”. Добиться информации о гарганте, через которую Рингоноки туда попала, они не смогли.
Как и Рингоноки, Донохане сохранила трезвость, ограничиваясь квасом, но это не помешало ей захотеть спеть. Никаких романсов, лирики – её поэтическая душа требовала польки! Которую она быстро сочинила, отплясывая на столе нечто зажигательное:
– Марьяна, белы руки,
Избавь парней от скуки!
Спляши пивную польку,
Марьяна, в танце бойком
Ты очень хороша!
Порадуй старых пьяниц,
Ведь твой трактирный танец
Заветен безогласно!
Ах, как же ты прекрасна,
Мила и хороша!
А мяснику рябому,
Как никому другому
Люба была блондинка.
У ней, – сказал, – грудинка
Уж очень хороша! – выдала она. Под громогласный хохот уже опьяневших синигами (Матсумото Рангику была в первых рядах), Донохане повторила на бис дважды, в конце ей подпевала половина гостей, а Хисаги даже подобрал на гитаре мелодию, и она даже всех устроила.
Нанао сидела бледнее смерти самой. Но постепенно она смирилась с мыслью предстоящей семейной жизни с этими двумя. Тем более, что Маюри без маски оказался симпатичным, пусть и с многочисленными шрамами. А Рингоноки, когда полезла прямо через стол за огурчиками и салатом, смогла не задеть пышными юбками ничего, а потом вернуться обратно. Но её ещё пугала мысль о самом страшном – первой брачной ночи. Ей придётся с обоими? Или только с Маюри, а Рингоноки ляжет спать?
– Боишься?- спрашивает последняя, хрумкая очередным огурцом.
– Немного.- не отрицает очевидное Нанао.
– Не стоит. Жить с Маюри не так плохо, как ты думаешь. Он хорошо относится к женщинам...лучше, чем к мужчинам.- Она усмехается. Но не врёт.
Пир набирал обороты. Пьяные синигами мало отличаются от пьяных людей, потому вскоре им захотелось развлечений. Со словами: “Зацените, как я умею”, на стол поднялся
– Джу-тян, ты чего удумал?! А ну быстро слез со стола! Нет, не пинайся, а то опять приступ начнётся...- Кёраку перекинул через плечо друга и снял со стола. Капитан ругался как мог, но из рук друга ему не сбежать – Шунсуй был сильным, и лучше контролировал себя в пьяном состоянии (сравнительно).
Свадьба соединяет двух синигами (или трёх), двух людей, двух квинси...но в мире Пустых действовали другие обычаи.
“Ноки-ноки, а обещание?”
“Ну иди. Но если Ичиго вас прогонит, идите в мир Донохане – там всё равно пусто.”- посоветовала Рингоноки, решив не реагировать на неправильное обращение. Тем временем Кинушикую добралась до мира Ичиго Куросаки, где её ждал собрат. С предвкушающими улыбочками два Пустых пошли к открытому окну. Зангетсу возвёл глаза к небу – Ичиго будет ругаться.
Ичиго, сидевший рядом с Рингоноки, неожиданно покраснел. “Началось”- поняла она.
– Можно их прогнать?- шепотом спросил Куросаки.
– Нет, если сильно не мешают.- шепотом ответила Рингоноки. И добавила:- Сегодня праздник, им можно немного отметить его.
Капитан Комамура почти не пил – волки спирт не любят, но как тост выпить надо. Покончив с индейкой и бараниной, он задумался, а потом принюхался. Где-то поблизости стойко пахло мёдом. Нет, он обычно не ел мёд, но сегодня он выпил чуть побольше обычного, и потому потянулся к источнику запаха. Похоже на соты. Как соты оказались рядом с ним, он как-то не подумал. Он схватил “соты” и начал их облизывать. Когда мёд закончился, капитан открыл прикрытые до этого глаза. Открыл и закрыл.
В руках он держал своего рядового, вторую женщину в отряде, подругу седьмого офицера, Дон Кихота с кудряшками. Донохане Мори, короче. Очень удивлённую и крайне озадаченную. Немного красную от смущения.
– Прошу прощения.- смутился сам Саджин.
– Да ничего.- пробормотала Донохане, а потом громко захохотала. Подумав, Комамура к ней присоединился.
Когда Хогэну показалось мало мира Рингоноки, никто не запомнил. Но на столе появился рыжий варвар и вызвал на пивную дуэль Кёраку. И Матсумото. И Иккаку. Те вызов приняли, и около десяти минут методично уничтожали вино-водочную продукцию на столе. Вот падает Иккаку (Юмичика утаскивает его прочь), вот Рангику ложится лицом в салат, вот её оттаскивает капитан-трезвенник, вот Кёраку и Хогэн пьют на брудершафт...
– Ты...как хошь...а я тя перепью! Ик!- объявляет Хогэн. Ещё несколько бутыльков – и Кёраку сворачивается в клубочек под столом. Шинигами чествуют победителя соревнования и награждают его поцелуями первой красавицы стола (ею была избрана, из-за отсутствия Рангику, Исане Котетсу). Хогэн с чувством выполненного долга возвращается в свой мир и ложится спать под ёлочкой.
“Нему скучно сидеть за столом. Она хочет уйти.”
Нему было скучно за столом. Она ничего не ела, не пила, только грустно поглядывала на мать. И Рингоноки сжалилась