Смерть по ходу пьесы
Шрифт:
— Да.
— Вы снова солгали.
— Да, я солгал.
— Этот нож — ваш, и именно вы спрятали его за книгами на вашей книжной полке.
— Да.
— Теперь вы утверждаете, что именно этим ножом вечером шестого апреля вы ранили Мишель Кассиди.
— Да.
— А как насчет вчерашней ночи? Использовали ли вы этот нож, чтобы напасть на нее прошлой ночью?
— Нет, не использовал.
— Значит ли это, что вы использовали для нападения какой-нибудь другой нож?
— Я не нападал на Мишель вчера вечером.
— Вы напали на нее в понедельник вечером, но не вчера.
— Да, верно.
— Не
Мильтон повернулся и посмотрел на адвоката. О'Брайен кивнул.
— Ну... — протянул Мильтон.
И он рассказал Нелли и присутствующим детективам об идее, появившейся у Мишель... ну, толчком послужил их разговор в ночь на воскресенье, когда они вместе лежали в постели. Она жаловалась, какая это глупая пьеса — «Любовная история», — в которой она репетирует, а Джонни упомянул, что эта пьеса пытается казаться чем-то таким, чего вообще не бывает, потому что просто невозможно превратить детектив в философскую пьесу. Он пустился в объяснения насчет того, что как только кого-то пырнут ножом, так все внимание тут же сосредоточивается на жертве и зрители желают знать, кто же преступник.
Потом он подумал, что это неплохая идея.
В смысле, привлечь внимание к жертве.
И он сказал об этом вслух.
Сказал Мишель.
Он сказал: «А было бы неплохо привлечь внимание к тебе самой, раз уж эта пьеса такая занудная».
Ну если актрисы что-нибудь и любят, так это чтобы все обращали на них внимание. Как только он высказал свою мысль вслух — на самом деле это была просто мимолетная мысль, минутная прихоть, не более того, — Мишель сразу же захотела узнать, что он имел в виду, когда сказал, что можно привлечь внимание к ней самой. Он объяснил ей, что все бы заинтересовались, если бы на нее и вправду напали, как в пьесе. Мишель тут же подхватила эту идею и сказала, что было бы неплохо, если бы ее и вправду ранили. Это точно привлекло бы к ней внимание, да и пьесе не повредило бы. Все эти чертовы зрители сидели бы и ждали сцены, в которой на актрису нападают, если бы знали, что Мишель вправду была ранена — только не так сильно, как та девушка в пьесе, она же едва не умерла. Хотя с той минуты, как героиня пьесы поднимается с пола и отвечает на вопросы Детектива, пьеса становится еще более дурацкой.
— Она слишком скверная, в ней нет никакой изюминки, — сказала тогда Мишель. Некоторое время они лежали, обнявшись, а потом она предложила: — А почему бы не создать эту изюминку?
— Ты о чем? — спросил он.
— Почему бы нам и вправду этого не сделать? Пырнуть меня ножом. Только не очень сильно. Розно настолько, чтобы привлечь ко мне внимание. Как к жертве.
Ну, некоторое время они спорили, и в конце концов Мишель согласилась, что, если даже найти подходящего человека и он это сделает, всегда остается опасность, что все выплывет наружу. Нападающего всегда рано или поздно находят, он наведет полицию на них самих, и результат получится прямо противоположный.
— А нет ли у нас на примете человека, которого мы действительно хорошо знаем? — спросила Мишель. — В смысле, такого, который взялся бы пырнуть меня.
Они поговорили еще и об этом, перебирая всех своих знакомых — нет ли среди них настолько надежного человека, чтобы он сперва пырнул Мишель — не слишком сильно, — а потом еще и помалкивал...
— Не
...но так и не припомнили ни мужчины, ни женщины, в ком они могли бы быть всецело уверены, настолько надежных, чтобы они выполнили работу, а потом не втянули их в неприятности.
— А может, ты сам это сделаешь? — предложила Мишель.
Он не сразу согласился с этой идеей. Прежде всего, он не был уверен, что сможет пырнуть ее «не слишком сильно», как она хотела, потому что он же не врач, в конце-то концов, он понятия не имеет, где там в груди или в плече проходят все эти артерии и вены. Вдруг он попадет в артерию и Мишель истечет кровью и умрет? Тогда она спустила свою багряную ночнушку и показала ему плечо, и они принялись вместе нажимать и щупать, пытаясь рассчитать, как нужно ударить, чтобы не нанести слишком опасную рану. В конце концов они решили, что он может просто порезать ее, а не пырять, и решили провернуть все на следующий вечер, когда труппа разойдется на перерыв.
— Но это она придумала, — сказал Мильтон.
— Сосредоточить внимание на ней.
— Да. Сперва пойти к копам и сказать, что ей угрожают...
— Что она и сделала.
— Да. И это она придумала сказать, что у человека, который ей угрожает, голос как у Джека Николсона.
— Понятно, — сказала Нелли.
— Да. Потому что у Николсона голос всегда звучит угрожающе, даже если он никому на самом деле не грозит. Все это было рассчитано, чтобы привлечь внимание прессы.
— Что на самом деле и произошло, — сказала Нелли.
— Да. Мы добились большого внимания.
— Тогда почему вы ее убили?
— Позвольте, я, как адвокат... — попытался вмешаться О'Брайен.
— Почему вы ее убили, мистер Мильтон?
— Я не убивал.
— Когда вы последний раз видели Мишель, мистер Мильтон?
— Вчера утром, когда я уходил из дому.
— Кстати — у вас есть ключи от квартиры?
— Да, конечно.
— Во сколько вы вчера ушли из дому?
— Около девяти.
— Вы заперли дверь за собой?
— Нет. Мишель еще оставалась дома.
— Куда вы пошли?
— К себе в контору. Около одиннадцати ко мне туда пришли детективы.
— Во сколько вы ушли из своей конторы?
— Я пошел пообедать примерно в половине второго.
— Вы обедали один?
— С продюсером Эллиотом Маклменом.
— Вернулись ли вы после обеда в контору?
— Да, вернулся.
— Во сколько это было?
— В начале четвертого.
— Когда вы снова увидели Мишель?
— Я больше ее не видел.
— Вы не видели ее с того самого момента, как вчера в девять утра ушли из...
— Да, не видел.
— Так что получается, вы не стали возвращаться в эту квартиру, мистер Мильтон? Или вы живете не там?
— Там, но вчера вечером я туда не пошел.
— Почему же?
— Потому что мы поссорились при разговоре по телефону.
— В самом деле? — спросила Нелли, перехватив предостерегающий взгляд, брошенный О'Брайеном на Мильтона. — Во сколько это было? — тут же спросила она.
— Где-то около шести вечера. Я попытался позвонить ей в театр, как только вернулся с деловой встречи, но они уже перестали репетировать, так что мне пришлось минут десять звонить домой, прежде чем Мишель сняла трубку.