Смерть по сценарию
Шрифт:
— Вера, вы знали Мишу Михайловского?
Это был рискованный вопрос, особенно если учесть, что я говорила с шизофреничкой. Однако она отреагировала довольно спокойно:
Розы расцвели в твоем саду, А в моем завяли незабудки. У меня вчера подохли утки, У тебя скончался какаду.— Восхитительно... Вы его любили?
Она несколько затруднилась ответить, что свидетельствовало
— Да.
Я отпраздновала маленькую победу — наконец она сказала не в рифму. Но радовалась я рано, потому что она тут же добавила:
Еще бы, милая, ведь он И идеал, и эталон.— Это вы позвонили в дверь Анатолию?
— Какому Анатолию?
— Мишиному соседу.
— Да...
Я поспешила воспользоваться проблеском в ее сознании.
— Вы видели, кто убил Мишу?
Вероника вдруг страшно взволновалась. Она залепетала что-то неразборчивое, руки ее задрожали, а глаза стали совершенно безумными. В уголках рта запузырилась белая пена.
Нет, я не испугалась. Я была в ужасе. Более того, я едва удержалась, чтоб не вскочить и не сбежать из этой квартиры, даже без ботинок...
Потом она заплакала. Как ребенок — тихо, жалобно...
— Вера... — растерялась я. — Вера, не плачьте... Не надо... Налить вам еще чаю?
Она отпрянула от чашки, которую я ей протянула, словно в моей руке был скорпион. Вода выплеснулась на подол ее старенького платьица. Она не обратила на это внимания.
Минут пять мы молчали. Вероника понемногу успокаивалась. Жаль, я не слышала, что она шептала себе под нос. Но в этот момент меня это не слишком волновало. Я только хотела, чтобы она пришла в норму и мы могли бы продолжить беседу.
Как могла я быть такой толстокожей? Да, это не самое плохое качество моего характера: не тратить времени зря, а сразу брать быка за рога. Но надо же дифференцировать людей! С умалишенным человеком нельзя говорить так же, как с нормальным. Нужно найти подход, выбрать интересную для собеседника тему... Да что теперь толку в моем раскаянии!
Я приуныла, одним глотком допила свой жидкий чай. Вероника молча раскачивалась из стороны в сторону, черными блестящими глазами глядя в туманную темноту за окном. Ну, по крайней мере я теперь точно знаю, кого имел в виду хулиган Брыльников, когда говорил мне: «Спроси у Вэ Жэ»...
Моя природная энергия, придавленная было грузом страха и раздражения на себя самое, освободилась; мысль снова заработала в нужном направлении. Ответ на поставленную задачу был таков: говорить то, что лично мне никогда бы и в голову не пришло. Только в этом случае она сумеет меня понять.
Я напряглась и неожиданно (даже для себя неожиданно) выдала:
Бывает в жизни все, подружка, Не плачь, развеселись скорей, ИНе скажу, что шедевр. В какой-то мере даже плагиат, но зато результат оказался потрясающий: Вероника замерла на месте, потом перевела взгляд на меня и неуверенно улыбнулась. Победа!
Вдохновленная, я продолжила прозой:
— Вера, тебе нравится кино про любовь?
— Нравится...
— Я сегодня видела отличный американский фильм. Хочешь, я куплю билеты и мы с тобой сходим?
— Когда?
— Да хоть завтра.
— Завтра я работаю.
— Где ты работаешь?
— Наборщицей в издательстве.
— В каком?
— «Манго-пресс».
— Не знаю такого. Что они выпускают?
— Детективы.
— А еще что?
— Больше ничего. Тоня, может, сходим в кино послезавтра?
— Договорились!
Вроде ситуация прояснилась, наши отношения более или менее устаканились. Теперь передо мной стояла труднейшая задача: снова повернуть разговор на тему убийства. Пока я не представляла себе, как это осуществить. Я панически боялась нового припадка Вероники. Интуитивно я понимала, что тогда ее уже будет гораздо сложнее привести в чувство. Что ж, значит, какое-то время придется говорить на темы отвлеченные.
— Тоня, ты теперь моя подруга?
Она доверчиво смотрела на меня, и я кивнула, соглашаясь. Последние дни я притягиваю психов как магнит. Вот хлебом их не корми, дай только со мной подружиться. Сначала милашка Невзорова, теперь Вероника... Может, есть во мне что-то такое, что привлекает шизофреников? Может, и мне надо было податься в психотерапевты? Составила бы конкуренцию Пете...
— Тогда я покажу тебе кое-что... — торжественно молвила она и встала.
Я тоже встала.
Мы прошли в комнату. Она присела на корточки у обшарпанной батареи и принялась рыться в залежах журналов и газет. Пыль слетала и оседала на пол и на ее платье. Я отошла подальше.
По телевизору шел очередной сериал. Латиноамериканские страсти сопровождались ужасным переводом. Кроме того, наши артисты, озвучивавшие роли, слишком старались. Обычный поцелуй изображали смачным чмоканьем, прочие чувства — криками, охами и душераздирающими воплями. Все это вызывало отвращение, но не сильное — сказывалась привычка. Так же я реагирую на рекламу. Просто стараюсь отвернуться в нужный момент или переключить на другую программу.
Вероника извлекла из кучи толстую потрепанную тетрадь. У меня мелькнуло легкое подозрение, что это ее юношеский дневник. Что ж, ради того, чтобы вызвать ее на откровенность, я готова была сделать что угодно. Даже прочитать ее записи о том, в котором часу она проснулась седьмого февраля тысяча девятьсот семидесятого года и сколько яиц съела на завтрак шестнадцатого апреля тысяча девятьсот девяносто второго...
Обреченно вздохнув, я протянула руку, но Вероника отрицательно помотала головой.