Смерть раньше смерти
Шрифт:
Мадам Лоу вынула из целлофанового пакета окровавленную белую рубашку Уоллеса, театрально закрыла глаза и прижала рубашку к груди. Потом она как будто окаменела.
Вдруг Яуберт услышал странные звуки — низкое, монотонное гудение. Он понял, что звуки исходят изо рта ясновидящей.
— М–м–м–м–м–м… — тянула она на одной ноте. Мычание все продолжалось, а она так и стояла на одном месте, выпрямив спину в темном, но модном платье. — М–м–м–м–м–м–м…
Интересно, что может быть общего у ясновидящей и де Вита? Какие отношения их связывают?
Анна Босхофф привела слова из статьи в «Кейп
Нет, Анна Босхофф говорила, что на конференциях де Вит ни на кого и не смотрел…
— М–м–м–м–м–м–м…
Перед мысленным взором Яуберта возникла картинка: обнаженная ясновидящая раскинулась на широкой кровати в своей полутемной спальне; кругом паутина, у камина черный кот. Барт де Вит, плотоядно ухмыляясь, ласкает ее внушительный бюст, и мадам страстно мычит:
— М–м–м–м–м–м–м…
Внутри у Яуберта все сжалось. Интересно, почему он снова думает о сексе? Может быть, в предвкушении свидания с психологом Ханной Нортир? Может быть, он надеется приласкать ее, обнимать ее за хрупкие плечики своими большими руками и медленно, постепенно подготовить ее к любви? Ему захотелось нежно поцеловать Ханну в розовые ненакрашенные губы, прижать ее к себе…
Мадам Джослин Лоу шумно выдохнула через рот. Плечи ее устало просели, руки, сжимающие рубашку, скользнули вниз, голова упала на грудь. В такой позе мадам постояла так несколько секунд. Журналисты нерешительно зашушукались.
— Недостаточно, — устало, но решительно заявила ясновидящая. — Поехали дальше!
35
Они переезжали от одного места убийства к другому. Впереди, в «мерседесе», ехала сама мадам с чернокожим водителем, затем детективы в «форде–сьерра», а за ними — целый кортеж: микроавтобусы, тонвагены, лихтвагены, легковые машины с журналистами.
Пока мадам пыталась уловить вибрации последних секунд жизни Ферди Феррейры, Яуберт искал телефонную будку. В потрепанном справочнике он отыскал номер билетной театральной кассы и позвонил. Ему сказали, что в пятницу вечером действительно дают «Севильского цирюльника». А также в субботу и на следующей неделе в среду, пятницу и субботу.
Он спросил, есть ли билеты на вечер пятницы.
Все зависит от того, какие ему нужны места — дорогие или дешевые.
— Только самые лучшие, — заявил он.
— Дорогих билетов осталось мало. Если вы сообщите номер вашей кредитной карты…
Он замялся в нерешительности. Если Ханна Нортир не захочет пойти с ним… Хорошая будет картина — он с Бенни Грисселом среди любителей оперы. Два тупых полицейских слушают сопрано, либретто и прочую дребедень. Но потом решил, что надо настроиться на лучшее. Кто не рискует…
Он заказал два билета, повесил трубку и вернулся на пляж, откуда доносилось знакомое мычание: «М–м–м–м–м–м–м…»
— У меня есть интересные наблюдения, но вам придется дать мне время, чтобы привести мысли в порядок. Постараюсь собраться на обратном пути в гостиницу. Пресс–конференцию созовем на шесть?
Слова мадам Лоу не обрадовали представителей СМИ, но журналисты — народ терпеливый. Они собрали оборудование и вернулись к машинам, выстроившимся в рядок на парковке у пляжа.
— Вот трепло, — высказался О'Грейди,
Яуберт молчал. Он держал рубашку, которая требовалась мадам для работы, и думал о том, как страшно ему хочется курить. Голова раскалывалась… звенело в ушах. Боже, он готов на все, что угодно, ради сигареты!
— Капитан, я тоже хочу послушать, — заявил Баси Лау. — Можно мне прийти на пресс–конференцию?
— Да.
— Интересно, что она скажет. Уловила ли она по своим вибрациям, что Уилсон был голубой, а Уоллес изменял жене направо и налево?
Проходившая мимо репортер криминального отдела «Аргуса» услышала последние слова Лау и навострила уши. К ее глубочайшему сожалению, больше ничего интересного она не услышала. Она оглянулась по сторонам — нет ли поблизости ее собратьев по перу. Оказалось, что остальные представители прессы уже уехали или стоят где–то в отдалении.
— Кого–нибудь подвезти до отеля? — громко провозгласила она, чтобы Лау ее услышал. Она говорила на африкаансе с сильным английским акцентом.
— Вы сейчас на работу, капитан? — спросил Лау.
— Нет, домой к Нинаберу, — ответил Яуберт.
— Можно мне поехать с вами? — улыбнулся Лау репортерше.
— Разумеется, — обрадовалась та.
— Сыновья Нинабера пока у соседей. Я говорил со старшим. Он сказал, что брат отца уже едет из Аудхорна. Соседи его оповестили. По словам врачей, миссис Нинабер еще под действием снотворного, — сказал Сниман.
— А что письменный стол?
— Вот все, что мы нашли. — Сниман показал на лежащую на полу аккуратную стопку. — Ничего существенного. Семейные реликвии. Свидетельство о браке, свидетельства о крещении, школьные дневники детей, фотографии…
— Молодец, хорошо поработал.
— Что дальше, капитан?
— Ты спросил мальчика про остальных убитых?
— Он таких людей не знает.
— А про Оберхольцер спрашивал?
— Нет.
— Геррит, нам предстоит начать все сначала. Я позвоню миссис Уоллес и миссис Феррейре. Ты бери на себя мать Уилсона и его сослуживцев. Спроси их о Нинабере.
Сниман кивнул и отвернулся. Яуберт понимал: молодой констебль не верит в то, что все убитые были знакомы между собой. Потом Яуберт направился в кабинет Нинабера, мельком оглядел висящие на стенах фотографии и дипломы, сел за стол и вытащил свой блокнот. Доктор Ханна Нортир. Он увидит ее завтра! Но встреча будет официальной. А сейчас он звонит по личному делу. Он набрал ее номер.
«Здравствуйте. К сожалению, сейчас я не могу подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение после звукового сигнала. Спасибо, до свидания».
Яуберт ничего не сказал. Наверное, у нее сейчас пациент. Он отключился, набрал номер еще раз.
«Здравствуйте. К сожалению…»
Какой у нее приятный голос! Она говорит так, будто ей действительно жаль, что она не может ответить. Такой мягкий, мелодичный голос. Яуберт представлял, как шевелятся ее губы. У нее красивый рот. Красивое узкое лицо, длинный изящный нос. Голос какой–то усталый… Она вынуждена нести на своих хрупких плечиках тяжкое бремя. Постоянно занимается проблемами других людей. Видимо, она никогда не отдыхает по–настоящему, не расслабляется. Может быть, ему удастся ей помочь.