Смерть с отсрочкой
Шрифт:
— Ну, формально ничего плохого не сделал, поэтому мы его взять не можем. — Кобб кивнул Кройцу. — Захватишь его с собой. Малыша прихвати, подвезите как можно ближе к линии фронта.
— А потом?
Кобб встал, хрустнув коленом, полез в дверцу «ауди», вытащил мягкий черный портфель.
— Отдашь ему вот это, — сказал он, протягивая Кройцу желтый конверт, — а потом отпустишь.
— Что это? — поинтересовался Кройц, встряхивая конверт.
— Карта нашей передовой линии. Расположение некоторых частей отмечено там, где нам было сказано.
Кройц вздернул брови.
Сименон улыбнулся:
— Ley de fuegas? [59]
Кобб
— Ley de fuegas.
Арест прошел гладко. Сидней ждал на улице с Кройцем и шофером Аранхука. Немец поделился сигаретами, посоветовал шоферу смыться, пока его тоже не арестовали за измену, прогнал взмахом руки, снабдив достаточным количеством слухов, чтобы он ошарашил своих сослуживцев. Через пару-тройку минут Кобб с остальными вывели из дома пленных в наручниках. Хозяин — Ронсато — недоверчиво тряс головой, изо рта его зятя Кано текла кровь, Аранхук улыбался в каком-то мрачном восторге. Когда его отделили от товарищей, втолкнув в собственную машину между Кройцем и Сиднеем, улыбка увяла, сменилась нехорошим предчувствием, от которого он задохнулся и вытаращил глаза.
59
Закон о побеге? (исп.).
— Домой его везите, — приказал Кобб, вручив Сиднею ключ от наручников Аранхука и кивая обезумевшей жене и дочерям Рансато, бежавшим рядом с «ауди» и старавшимся сунуть в окна пакеты с продуктами. — До встречи.
Пленник в круглых очках в проволочной оправе без конца запрокидывал голову, чтоб они не соскользнули с носа. На грязной белой рубашке расплылись темные пятна, и на выезде из деревни Сидней чуял запах пота, крепкий тошнотворный запах надежды, издаваемый пропащей душой. Рассеянный замкнутый Кройц лишь качал головой и пожимал плечами в ответ на серьезные вопросы анархиста. Он дважды резко тормозил на спуске от замка, и Аранхук, наклоняясь вперед со скованными за спиной руками, чтобы наручники меньше давили, каждый раз ударялся очками в приборную доску.
— Придержи его, парень! — крикнул Кройц, но Сидней не мог себя заставить дотронуться до каталонца.
— Zapatos aqui, [60] — посоветовал он, указав на приборную доску.
— Я говорю по-английски, — сказал Аранхук, упираясь коленями в доску. — Вы англичанин?
— Не отвечай, — предупредил Кройц. — Они вечно стараются влезть под шкуру.
— Кто? — спросил Аранхук.
— Пленные, — объяснил Кройц.
— Если я пленный, то в чем виноват?
60
Уткнитесь ногами (исп.).
— Ничего не могу ответить, товарищ.
— Я ничего плохого не сделал. Куда вы меня везете?
— Вы слышали приказ. Я везу вас домой.
— Я живу в Гироне, товарищ. Сомневаюсь, что мы туда едем.
Кройц промолчал.
— Знаете,
— Успокойтесь, — вздохнул Кройц. — С вами все будет в полном порядке. Обождите, увидите.
— Я арестован?
— Разве мы бы везли арестованного обратно?
— Тогда почему я в наручниках? — Пятна на рубашке Аранхука расползались, в машине пахло страхом и дерьмом. Аранхук оглянулся на Сиднея, пристально всматриваясь в глаза, посылая настойчивые жалобные сигналы. — Почему меня не повезли с остальными?
Сидней пожал плечами, к его щекам прихлынула кровь.
— Товарищ, я лишь исполняю приказ.
— По-моему, вам сейчас лучше заткнуться, — проворчал Кройц. — Обоим.
Он притормозил на крутом повороте, где-то на два витка впереди Сидней мельком заметил хвостовые огни «ауди» Кобба. Молчание прерывалось лишь маниакальным кружением мыслей Аранхука. Одни умеют торговаться за жизнь, а другие просить о пощаде. Одни твердят, что ничего не кончено, пока все не кончится, другие, кажется, понимают, что они — ходячие трупы. Порой избыток ума становится фатальным.
Через какое-то время машина остановилась в нескольких сотнях ярдов от перекрестка с дорогой на Монтальбан. Кройц выскочил из кабины, метнулся в лес, нацеливая на бегу автомат. Вернулся, тяжело дыша.
— Чисто, — сказал он, обращаясь к Аранхуку. — Выходите.
Каталонец тяжело сглотнул.
— Зачем?
— Таков приказ, — пожал плечами Кройц. — Даже анархисты должны понимать. Выходите!
Пленник взглянул на Сиднея:
— Дружище, вы же понимаете, что тут что-то не так, правда?
Сидней отвел глаза.
— Выходите.
Аранхуку стало трудно дышать.
— Слушайте, — крикнул он, — это ошибка! Я ничего плохого не сделал. Это просто несправедливо!
— Разве дело в справедливости или несправедливости? — проворчал Кройц, бросив нервный взгляд влево. — Сейчас же вылезай, пока я тебя не выкинул.
Аранхук всхлипнул, крепко зажмурился и затряс головой, настойчиво повторяя:
— Это несправедливо…
— Выбрасывай гада! — рявкнул Кройц. — Зачем они вечно осложняют дело?
Когда Аранхук открыл глаза, они были полны слез; слезы текли по носу, капали с подбородка.
— Прошу вас, — шепнул он.
Сидней глубоко вздохнул:
— Выходите.
— Ох, боже, — всхлипнул анархист, и по долине внезапно пронесся порыв холодного ветра, сотрясший деревья и покачнувший машину. Он сдвинулся к краю сиденья, выскользнул из кабины, но не устоял, с рыданием упал на дорогу. Сидней поднял его на ноги и прищурился одним глазом на Кройца.
— Должен быть какой-то выход, — задохнулся Аранхук. — Это… это… — Очередной порыв ветра унес его слова.
Кройц тронул его за плечо:
— У тебя есть минута на подготовку, а потом беги.
— Ох, боже, — простонал Аранхук.
Кройц бросил взгляд на Сиднея:
— Мы оба это делаем. Понял? Оба. — Он улыбнулся. — Не бойся, это разрешается по закону о побеге. Когда пленный бежит, в него можно стрелять. Абсолютно законно. — Он взглянул на часы и сплюнул на дорогу. — Пора. Беги!
— Минуту обещали! — закричал Аранхук. — Я еще не готов.
Кройц сделал три быстрых шага, толкнул его вперед. Он рухнул на колени.