Смерть в белом галстуке. Рука в перчатке (сборник)
Шрифт:
– Безусловно. Что ж, могу сообщить вам только одно: заметив, что леди Каррадос чувствует себя неважно, я посоветовал ей уйти и прилечь в женской гардеробной, которая как будто находилась на верхнем этаже, и прислать за мной камеристку, если я понадоблюсь. Не получив никаких известий, я попытался разыскать ее, но не смог. Она вновь появилась позже, сказала мне, что чувствует себя лучше, и попросила не беспокоиться.
– Сэр Дэниэл, вы, случайно, не видели, как устроитель бала Димитри возвращал леди Каррадос ее сумочку?
– По-моему, нет. А что?
– Я слышал, что какое-то время в течение
– Мне она об этом ничего не сказала. Это могло бы объяснить ее нервозность. Я видел эту сумочку. Она была украшена прелестным изумрудом и застежкой из рубинов – старинной итальянской огранки и слишком изысканными, чтобы уснащать ими кусок блестящей тряпки. Но в наше время у людей нет чувства сообразности в аксессуарах. Ни малейшего.
– Я все смотрю на вашу лошадку. Уж вы-то, во всяком случае, умеете ценить прекрасное. Простите, что я на миг отвлекся – просто на эту маленькую лошадку вдруг упал луч солнца. Красная роза с охрой! У меня тоже страсть к керамике.
Лицо Дэвидсона словно осветилось изнутри. Он с готовностью пустился в повествование о том, как оказался обладателем этой вещицы. Его руки дотрагивались до нее так нежно и деликатно, словно это была роза. Они с Аллейном отступили на три столетия назад, в золотой век художественной керамики, что же касается инспектора Фокса, то он сидел молчаливый, словно корпулентный Кортес [29] , с раскрытым на коленях блокнотом и выражением стоического терпения на широком степенном лице.
29
Р. Кортес (1900–1977) – американский актер немого кино.
– …что же касается Бенвенуто, – говорил Дэвидсон, который дошел уже в своих разглагольствованиях до итальянского Ренессанса, – то прошлой ночью я видел в одной из комнат Марсдон-Хауса – если только я не полный профан – подлинный медальон работы Челлини. И где, как вы думаете, мой дорогой Аллейн, находилась эта вещица? Какое вульгарное употребление ей нашли?
– Не имею представления, – улыбнулся его собеседник.
– Она была помещена – заметьте просто помещена! – в обработанный на токарном станке золотой футляр с ужасным бриллиантовым замком, да еще и утыкана вокруг бриллиантами. Нет сомнений, это жуткое уродство было определено под вместилище для сигарет.
– И где же находилось это страшилище? – спросил Аллейн.
– В прелестной во всех других отношениях гостиной.
– На верхнем этаже?
– Да. Когда будете там, взгляните сами на это изделие. На него бесспорно стоит посмотреть – как на образчик дурного вкуса.
– Когда вы были в той комнате?
– Когда? Дайте подумать. Да примерно в половине двенадцатого. У меня вчера был экстренный вызов, и хирург-ассистент позвонил, чтобы отчитаться мне.
– Больше вы туда не заходили?
– Нет. Не думаю. Не заходил.
– Вы, случайно, не слышали, – продолжал Аллейн, – как лорд Роберт звонил из этой комнаты по телефону?
– Нет. Нет, я больше туда не возвращался. Но это очаровательная комната. Над каминной полкой полотно Грёза [30] ,
30
Ж.-Б. Грёз (1725–1805) – знаменитый французский живописец.
– Чудовищно, – согласился Аллейн. – Кстати, о портсигарах. Какой портсигар был при вас прошлой ночью?
– Ба! – Необычные глаза Дэвидсона впились в него. – Какое отношение… – Собеседник Аллейна осекся и пробормотал себе под нос: – Оглушен, вы сказали… Да, понимаю. В висок.
– Именно так, – подтвердил инспектор.
Дэвидсон извлек из кармана плоский серебряный портсигар, выполненный с большим вкусом в виде выдвижной конструкции, со скошенными краями. Его гладкая поверхность сияла, как зеркало между двумя изысканно отточенными гранями. Врач вручил его Аллейну.
– Как видите, я не чураюсь откровенной новизны.
Аллейн осмотрел портсигар, провел пальцами вдоль граней.
– Этой штукой можно нанести довольно сильный удар, – заметил Дэвидсон.
– Можно, – согласился Аллейн, – но на его гравировке следы порошка для чистки серебра, и, как мне кажется, он не того типа, что мы ищем.
– Знаете, никогда бы не поверил, что испытаю такое глубокое облегчение, – сказал Дэвидсон. Он выждал несколько мгновений и прибавил, нервно поглядев на Фокса: – Кажется, у меня нет алиби?
– Полагаю, нет, – ответил Аллейн. – Но я бы на вашем месте не стал беспокоиться раньше времени. Таксист мог запомнить, как обгонял вас.
– Было дьявольски туманно, – раздраженно возразил Дэвидсон.
– Полноте, вы не должны нервничать. Ведь остается еще Люси Лорример.
– Действительно, остается Люси Лорример. Она уже трижды звонила сегодня утром.
– Вот видите. Мне придется самому с ней увидеться. Не тревожьтесь; вы сообщили нам несколько важных сведений, не так ли, Фокс?
– Да, сэр. Они отчасти подтвердили те, что мы уже получили.
– Есть что-нибудь, о чем вы хотели бы спросить сэра Дэниэла, Фокс?
– Нет, мистер Аллейн, благодарю вас. Думаю, вы ничего не упустили. Разве что…
– Да? – встрепенулся Дэвидсон. – Продолжайте, мистер Фокс.
– Что ж, сэр Дэниэл, не могли бы вы высказать нам свое мнение о том, долго ли умирал в данных условиях человек с таким состоянием здоровья, как у лорда Роберта Госпелла.
– Да-да. – В голосе Дэвидсона опять прозвучала профессиональная нота. – Да. Не так-то просто дать ответ на этот вопрос. Здоровый человек скончался бы примерно через четыре минуты, если бы убийца полностью остановил доступ воздуха в легкие. Человек с таким состоянием сердца, какое я обнаружил в данном случае, едва ли прожил бы так долго. Жизнь, вероятно, угасла менее чем за две минуты. Он умер почти сразу.