Смерть в кредит
Шрифт:
Это повторилось еще три или четыре раза: снимали повязку, и в глаза ударял яркий свет. Теперь это стало неким подобием ритуала, не слишком радостного, зато дарящего ощущение того, что она еще жива. Темный силуэт за лампой протягивал ей ведерко и губку для нехитрых гигиенических процедур; судно, чтобы сходить по нужде; миску холодной еды. Он ни разу не развязал ей лодыжки, но каждый раз на десять минут освобождал руки – так она могла обслужить себя и поесть, пусть и в присутствии молчаливого стража. Так продолжалось несколько дней.
А потом все изменилось.
Она сразу поняла, что в этот раз будет по-другому.
– Ложись на спину, – сказал похититель сквозь многослойную вату, изменявшую его голос до неузнаваемости.
Мурашки побежали по телу от этих слов. Похоже, свершилось самое худшее: он насильник. И это еще в лучшем случае, а в худшем… Лучше об этом не думать.
– Исполняй! – прикрикнул он.
Дрожа, Мия опустилась на матрас, стараясь не давать воли воображению, – да что там, пустое дело, ведь не прикажешь мозгу не думать. Она напряглась в ожидании, мышечные волокна натянулись против воли – инстинктивная реакция на страх прикосновения. Белый свет стал постепенно приближаться, и в поле зрения появилось стекло объектива. Холодный бездушный окуляр смотрел на Мию в упор, и это не предвещало ничего хорошего. Она закрыла глаза и тут же получила выговор от тюремщика.
– Открыть глаза! – раздался окрик, и она послушно подняла дрожащие веки.
Мия лежала, боясь пошелохнуться, сердце колотилось в груди, огромные от страха глаза постепенно привыкали к освещению. И тут началось!
Такой боли она не испытывала ни разу в жизни. Большой палец ноги зажали каким-то предметом наподобие клещей и так сильно сдавили, что глаза чуть не выскочили из орбит. Она кричала так, что саднило горло, но от этого становилось еще хуже. Наконец все кончилось. Невозможно было сказать, как долго продолжалась пытка, казалось – целую вечность. Огонек камеры погас, и темный силуэт, подсвеченный со спины единственной в комнате включенной лампой, склонился над несчастной. Он протянул ей ведерко с водой, губку и бинт. Взяв все это, Мия скорчилась в углу.
Прошло несколько часов, а в пальце все еще пульсировала боль. Мия пыталась отвлечься, перепевая про себя любимые мотивчики, вспоминая милые сердцу места. Она подумала о муже и с любопытством гадала, согласится ли он заплатить выкуп. Было интересно, знает ли о случившемся Джек Свайтек, волнуется ли. Палец от этих мыслей не прошел, зато разболелась голова. Тогда похищенная решила прибегнуть к эскапизму и стала вспоминать ингредиенты любимых кушаний, кадры из памятных фильмов, называя актеров, которые в них снимались. Такая забава немного скрасила уныние. Палец страшно болел, зато пришло на ум, что похожим способом пятнадцатилетнюю Брук Шилдс заставили изобразить оргазм, когда она снималась в фильме «Голубая лагуна». Впрочем, тот, кто стоял за кадром и резко сжимал большой палец ничего не подозревавшей актрисы, уж точно не прибегал к помощи инструментов психопата. На какое-то время о пробежках можно забыть.
«Рабыня, – пронеслась мысль. – Значит, теперь я рабыня?»
Мурашки побежали по спине от мысли, которая теперь накрепко засела в мозгу. Того, что Мия пережила за последние несколько дней, ей раньше испытывать не доводилось, хотя был в ее жизни период безнадежности и беспомощности.
Скрипнула дверь, Мия напрягла слух. Из-за повязки на глазах она не могла видеть похитителя, зато способность слышать обострилась. Теперь узница узнавала его по шагам. Он приближался, а она набиралась мужества. Что обещает нынешний визит? Ведерко и миску с едой? Или свет, камеру и – одному Богу известно, что еще…
– Садись, – донесся его голос сквозь слои ваты.
Засаднило ногу в ожидании новых мук. Пленница медленно поднялась с пола, подчиняясь команде, и замерла в ожидании. Она не видела и не слышала его, и тем не менее чутье безошибочно подсказывало: происходящее ему нравится.
«Мия Салазар не чувствует боли», – твердила она, ощущая жар раскаленного добела прожектора.
Впрочем, что толку себя дурачить: боль была адская.
Глава 21
Сном смежило веки, и вдруг раздался телефонный звонок. Джек перекатился на край постели, нашарил в темноте трубку и ответил с пятого гудка. Этого голоса он давненько не слышал.
– Здорово, Свайтек. Узнал старого приятеля? Это Эдди Малоун.
Сон как рукой сняло. По иронии судьбы, в свое время Джеку нравились статьи Малоуна в «Майами трибюн» – в те несчастные времена, когда Джек рассорился с отцом и губернатор Гарольд Свайтек стал излюбленным козлом отпущения журналиста. Впрочем, надо отдать сыну должное: даже в самые суровые дни он ни разу не опустился до того, чтобы поливать грязью отца. Впоследствии, когда произошло семейное воссоединение, Малоун перестал писать статьи о Свайтеках. И все-таки звонок давнего знакомца не предвещал ничего хорошего – тем более в такой напряженный момент.
– Я кладу трубку, и не перезванивай, – сказал Джек.
– Стой! У меня есть неопровержимые доказательства того, что ты спал с женой Эрнесто Салазара.
Джек поднялся с постели. В обычной ситуации он дал бы отбой, но после просмотра видео с пытками знал, какой опасности подвергается Мия ежесекундно, а потому не оставил за собой морального права игнорировать человека, утверждающего, что знает его секреты. К тому же ни один адвокат-криминалист не признает, что ему не по силам справиться с каким-то газетчиком – пусть даже самим Эдди Малоуном.
– Но-но, не гони лошадей, – сказал Джек. – Предположим, я удостою этот вопрос ответом. Что дальше?
– Мне не нужен диспут. Я жду подтверждения либо отрицания одного простого факта.
– Мия Салазар похищена. Я не вправе давать комментарии – секретность важна во имя ее безопасности.
– Очень интересно. Сначала ты заявляешь, что не вправе давать комментарии, и тут же подтверждаешь тот факт, что она похищена.
– Это открытая информация.
– К завтрашнему утру публика будет знать гораздо больше.