Смерть в Лиссабоне
Шрифт:
— Ничего страшного, мама, — произнес голос из-за ее спины. — Они приехали поговорить со мной. Не надо волноваться.
— Я зачем-то отослала горничную… вот вечно все приходят в ее отсутствие, и мне надо вставать и отвечать на звонки, а я плохо слышу через этот…
— Ничего, мама. Горничная скоро вернется.
Мы прошли в гостиную вслед за женщиной, которая прошаркала туда, опираясь на руку сына. Стены от пола до потолка были в книжных полках, просветы же в основном заняты картинами — живописью,
Одет он был в футболку и джинсы. У него были длинные прямые волосы с пробором посередине и унылое, невыразительное, как бы застывшее лицо. Говорил он, почти не открывая рта. В этой комнате на стенах висели рисунки и наброски, ни один из которых не был заключен в рамку.
— Кто ж тут у вас художник? — спросил Карлуш.
— У мамы была галерея… это все, что осталось от собрания.
— У нее больной вид.
— Она и больна.
— Вас предупредил Валентин?
— Он позвонил.
— Когда ты в последний раз трахался с Катариной? — спросил я, и Карлуш вздрогнул, как будто вопрос был обращен к нему.
Бруну отшатнулся и нервно поправил волосы.
— Что? — переспросил он, приоткрыв рот чуть пошире, наподобие щели в раковине моллюска.
— Ты слышал.
— Я вовсе не…
— Так утверждает Тереза Карвалью. Что с ней трахались ты, Валентин и половина университета.
Он выглядел как раздавленный паук. Если Валентин и подготовил его к чему-то, то явно не к этому. Парень проглотил комок в горле.
— Что там велел тебе сказать Валентин, мы слушать не собираемся, — предупредил я. — Речь идет об убийстве, и, если через две секунды я пойму, что ты врешь и чинишь препятствия следствию, я на все выходные запру тебя в обезьяннике. Тебе приходилось бывать там раньше?
— Нет.
— Знаешь, кто там сидит?
Ответа не было.
— Сутенеры, проститутки, наркоманы, алкоголики, карманники — словом, мразь всех мастей, которую слишком опасно оставлять на свободе. Дневной свет туда не проникает. Воздух спертый. Кормят помоями. Я это тебе устрою, Бруну. А за твоей матерью приглядит горничная, так что я не постесняюсь это сделать. Поэтому забудь про Валентина и выложи нам все как есть.
Стоя возле окна, он повернулся в сторону Тежу, видимой за деревьями. Похоже, долго размышлять он не собирался.
— В пятницу днем, — сказал он в стекло.
— Где?
— В пансионе «Нуну». Это возле Праса-да-Алегрия, в том районе.
— Когда?
— Между часом и двумя.
— Наркотики присутствовали?
Бруну отлепился от окна, сел на кровать. Он сидел согнувшись, уперев локти в колени, и говорил, глядя в пол:
—
— Кто принес?
Он не ответил.
— За хранение и распространение мы никого привлекать не будем, — сказал я. — Мне просто надо составить полную картину. Я желаю знать все детали, представлять себе каждую минуту того дня так же ясно, как будто пережил это сам. Может, это была Тереза Карвалью?
— Валентин, — сказал он.
— Там был и Валентин? — спросил Карлуш.
Глядя в окно, парень кивнул.
— Так вы трахали ее вдвоем?
Бруну сжал рукой лоб, словно пытаясь выдавить оттуда воспоминание.
— Как это было?
— Валентин сказал, что с ней это можно.
— И так и оказалось?
Он развел руками, плечи его передернулись.
— Так кто же из вас трахнул ее сзади? — спросил я.
Он закашлялся, не то всхлипнув, не то рыгнув, обхватил голову руками и застыл, скрючившись, словно в ожидании авиакатастрофы.
15
Суббота, 13 июня 199…
Одивелаш, Лиссабон, Португалия.
Я высадил Карлуша с Бруну возле полицейского участка на Руа-Гомеш-Фрейре, чтобы Карлуш мог записать его показания, и поехал назад в Одивелаш за Валентином.
В доме и теперь гремели телевизоры и магнитофоны, стены так раскалились, как будто у здания поднялась температура.
Клещ открыл дверь и, ни слова не говоря, повернулся и пошел прочь. По пути он, также мимоходом, стукнул в комнату Валентина и удалился в кухню, где занялся бутылкой «сагреша».
— Полиция! — возгласил он поверх горлышка бутылки.
В дверях показалась мать Валентина. Я забарабанил в фанерную дверь и барабанил, пока Валентин рывком не распахнул ее.
— Собирайся, едем, — сказал я. — Вещи тебе не понадобятся.
— Куда это вы его увозите? — всполошилась мать.
— В город.
— Что он натворил? — Отскочив, как мячик, от дверного косяка, она ринулась за мной по коридору.
Клещ остался в кухне. Он прихлебывал пиво, покручивая свои жидкие усики, и, казалось, наслаждался происходящим.
— Он поможет нам в расследовании убийства одной девушки.
— Убийства? — воскликнула она, порываясь обнять сына, как если бы уже прозвучал приговор.
— Пошли, — сказал он и повернулся к ней спиной.
Мы сели в машину. Всю дорогу, пока мы по жуткому солнцепеку добирались до города, Валентин, высунув локоть, барабанил пальцами по кузову, — исполнял соло ударника.
— А где твой отец? — спросил я.
— Смылся давным-давно. Я и не помню его совсем.